Сергей Лукьяненко - Холодные берега
От такого напора я остолбенел. А Марк все цеплялся за меня и шептал не переставая:
– Ты же хорошо людей понимаешь, я вижу. Так подумай, правду я говорю или нет!
– А сам-то ты себя понимаешь? Ну с чего тебя искать будут?
Марк тихонько застонал. Безнадежно сказал:
– Ну вот…
Я закрыл ему рот ладонью – уж очень голос повысил. Спросил:
– Мальчик, а что делать прикажешь? Солдат всех перерезать да власть на островах держать? Корабль штурмом взять, да черный флаг на мачте выкинуть? Планёр в крепости захватить да улететь как птицы?
– Можно и планёр.
– А летуна попросим, чтобы вез куда надо?
– Я сам поведу. Я умею.
– Да ты с ума съехал… – Я легонько тряхнул мальчишку. – Планёры водить лет семь учатся, лучшие из лучших! Это тебе не из пулевика стрелять, это наука тонкая, ее и в Доме не всякий знает!
– Я знаю!
– Марк. – Я постарался, чтобы в голосе сейчас появилась вся строгость, от природы отпущенная, и несложно это было сделать, честно скажу. – Я дурью страдать не намерен и голову в петлю не суну. Не хочешь в горы – уходи куда знаешь. Нож я тебе… нет, нож не отдам. Тебя не спасет, мне поможет. А в остальном преград не ставлю. Решай.
Он всхлипнул.
– Марк, говори!
– Я… я пойду… с тобой.
– Вот и хорошо. Умный мальчик. Идем.
Двинулись мы по улице, и Марк сразу затих. Не стал на слезы сил тратить и шуметь не стал. У меня даже подозрение закралось, что все всхлипы были для того, чтобы меня растрогать.
Нет уж, дружок. Я не злой, видит Искупитель. Даже добрый, наверное. Но по глупости умирать не собираюсь.
В горах нас никто не достанет, и с голоду там не пропадешь – в холмах кроликов, как на болоте комаров. Холода тоже бояться нечего, Печальные Острова – они теплые, не чета материку. Отсидимся в горах, доберемся до побережья, найдем корабль с жадным капитаном, вернемся домой. Поумнеет парнишка, так и впрямь не брошу, пристрою к лысому Жаку или Пейсаху-иудею. Все хорошо будет. Если уж Сестра с этапа вытащила, так теперь…
Слишком я расслабился. И почуял засаду шагов за двадцать, хотя должен был за пятьдесят. Впрочем, и засада была хороша – застыли недвижно у стены три силуэта, два побольше, один поменьше. Молча, без болтовни, без курева. То ли новобранцы ретивые, то ли опытные служаки.
Я застыл, сжал ладонь Марка до боли. Мальчишка понял, замер.
Вот ведь незадача. Они нас пока не слышали, может, задремали все же? Но не ровен час… треснет щепка под ногой пацана, откроет он рот…
Очень медленно я подхватил Марка под коленки, поднял на руки. Его шагу я не доверял, лучше уж за двоих прошагаю.
Только бы молчал, погодил с вопросами!
Марк словно онемел. Даже дышать перестал. Молодец. И вот это его понимание, готовность довериться меня и подвели. Вместо того чтобы сразу отступить, я решил пройти мимо дозора. За кольцо облавы вырвемся – легче будет. Поутру стражники доложат, что никто мимо не проходил, значит, станут развалины прочесывать. А мы уже далеко!
И я шагнул вперед. Бесшумно, не подвели ботинки на дорогом заморском каучуке, и все навыки разом вернулись, и мальчик застыл, цепляясь мне за шею, съежившись, будто стараясь полегче стать.
Вот только тот силуэт, что поменьше, шелохнулся – и залаял!
Дурак!
Я дурак!
Конечно, кто же наряжает в ночь дозор из трех человек, по караульному уставу положено посылать двоих с собакой!
– Кто идет! – рявкнули от стены. Голос был совсем не сонный, прокуренный, крепкий. Не салага-новобранец, опытный стражник там сидел.
Уже не таясь, я поставил Марка на землю, толкнул за спину, выхватил кинжал.
– Взять их, Хан!
Все правильно, как еще свирепую русскую овчарку назвать, как не Ханом…
Черная тень метнулась к нам, я вытянул вперед руки с кинжалом. Когда между нами оставалось шагов пять, пес прыгнул, норовя вцепиться в горло, как учили.
Вот только я уже присел, вскидывая руки, ловя беззащитное собачье брюхо на стальное острие.
Пес взвыл, когда металл вспорол ему живот. Инерция прыжка была велика, и ударил я хорошо. А уж к заточке лезвия никто бы не придрался. Вспорол я пса от горла до кобелиных достоинств, меня окатило кровью, словно небеса разверзлись. Пес перелетел через меня, сбил с ног Марка, задергался – но уже в предсмертных конвульсиях. Мальчишка вскрикнул, но не от боли, от испуга, разницу тут сразу чувствуешь.
– Сукины дети, душегубцы! – заорал стражник. Видно, понял, что с его псом случилось, и остервенел. – На клочки разорву!
Все бы ничего, в темноте он бы мигом отправился свою собаку догонять, вот только второй стражник время даром не терял.
Зашуршало, и ночь расступилась под светом новомодной карбидной лампы, ярче которой и у высокородных ничего не водится.
Оказались мы перед стражниками как на ладони – я с кинжалом, весь в крови, и Марк, по земле от дергающегося пса отползающий.
– Оба тут! – сказал стражник с фонарем. Голос был не испуганный и не злой, а это хуже всего. Еще и лампа у них оказалась не с зеркалом, что только в одну сторону светит, а круговая – не вырвешься из света. Стражник поставил фонарь и потянулся к поясу.
Сверкнули палаши. Хорошие палаши – пусть и не стальные, и не такие острые, как мой кинжал, да только длиннее его раза в четыре.
Они оба на меня двинулись – видно, поняли, что Марк им не помеха. А может, еще почему… стражник с фонарем напомнил товарищу, быстро и коротко:
– Пацана не тронь, награда…
Это что же такое, братцы-воры, не за меня – Ильмара Скользкого, о котором по всей Державе лихая слава идет, – за маленького бастарда награда назначена!
Я начал отступать, отведя кинжал к плечу, к броску изготовившись. На миг-другой это их сдержит. Без кинжала я добыча легкая, только тому, кто первый вперед шагнет, от этого не легче.
– Эй, шваль…
Марк, согнувшись, стоял над затихшей собакой. И голос у него был… правильный голос, настоящего аристократа, которому глупый стражник на улице дорогу заступил. Солдаты вздрогнули и невольно повернулись.
Руки у мальчишки почему-то были во вспоротом собачьем брюхе. Он распрямился, сжимая ладони – лодочкой, прости Сестра! – взмахнул ими – как детишки, играющие и брызгающиеся в воде.
Густая, темная собачья кровь плеснула в лицо стражникам. Вот уж чего они не ожидали – так это умыться кровью.
– А… – как-то глупо и растерянно сказал стражник, который спустил на нас пса. А в следующий миг обида перестала его занимать – я прыгнул вперед и дотянулся клинком до шейной артерии. Что там брызги собачьей крови… теперь он в своей был с ног до головы.
Второго стражника я ударить не успел. Он отступил, умело прикрываясь палашом, не тратя времени на напрасную атаку. Только теперь силы были неравные – он один, а нас двое. И мальчишку он больше со счетов не сбрасывал, не решался к нему спиной повернуться. Так и пятился, отступая, ловя взглядом кинжал в моей руке. Взгляды наши встретились, и в его глазах я прочитал страх. Достаточный для того, чтобы рискнуть нагнуться и вынуть из мертвых рук палаш.
