Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка"

С этими словами она выудила из привешенного к поясу кожаного кошеля кисет и трубку.

– И я тебя рад видеть, – промолвил из своего угла колдун.

Ответом ему было фырканье и клуб дыма, выпущенный к потолку. Майрико неодобрительно покачала головой, на что тут же услышала сочувственное:

– Дым мешает? Ты ж моя золотая! Прости старуху за слабость, уж потерпи, сердешная.

– Бьерга, – возвысил голос Нэд, – тут все знают, что язык у тебя без костей, но все же и его попридержать иногда надо.

– А то что? Вырвешь? – усмехнулась женщина. – И кто тогда тебе будет говорить, что ты старый пень?

– Бьерга! – В голосе Главы Цитадели зазвенела сталь. – Не забывайся.

– Прости, Глава, заговариваюсь на старости лет, – в неискреннем раскаянии опустила глаза колдунья.

Нэд устало вздохнул:

– Чего припозднилась? Вежество последнее растеряла?

Собеседница вскинулась и даже отвела руку с трубкой от лица.

– Мне по дороге жальник один попался. Прям-таки не смогла мимо пройти. Столько там упырей копошилось, любо-дорого поглядеть – молодые, ретивые!

И, сверкнув глазами, Бьерга снова сделала глубокую затяжку.

Нэд обеспокоенно оглядел женщину, но она не выглядела ни раненой, ни даже уставшей. Поэтому, откинувшись спиной к неровной каменной стене, смотритель Цитадели вернулся к делам насущным и вопросительно посмотрел на рыжего целителя, примостившегося на лавке напротив очага. Мужчина, зная, о чем хотят его спросить, поднялся и ответил:

– Я привез двоих. Близнецы. Один точно будет воем, а второй… надеюсь, лекарем. Рано пока говорить.

После него так же вставали и рассказывали о своих поисках другие обережники. И слушая их, смотритель крепости хмурился. Потому что Руста оказался самым удачливым.

Настала очередь Майрико, все это время безмолвно сидевшей на шкурах.

– Я нашла одну. Целительницу, – просто ответила она и, подумав, добавила: – Думаю, со временем она станет креффом.

– Столь сильный Дар? – подался вперед Нэд.

– Да, – последовал твердый ответ. – Дар велик. Поболе моего будет. Да и умения кое-какие у девочки есть, знахарка деревенская ее научила всему, что знала сама.

– Стало быть, через пять весен взрастим нового креффа от целителей, – удовлетворенно сказал Глава.

– Если не сгорит или не наблудит, – заметила из своего угла Бьерга.

– Эта не наблудит, – негромко произнес Ихтор. – Слишком застенчива.

– Ой, да сколько их таких было, – отмахнулась от него колдунья. – Ладно, то мелочи. Главное, чтобы выдержки девке хватило. Не все свою судьбу могут принять, – глядя в глаза Майрико, твердо произнесла колдунья.

Крефф целителей кивнула, соглашаясь.

– Клесх, что у тебя? – тем временем повернулся Нэд к наставнику Лесаны.

Тот стоял, прислонившись плечом к стене.

– Девка, из деревенских. Дар есть, но в ход она его пускала всего дважды, да и сама не поняла, что к чему. Выйдет из нее толк или нет, говорить пока рано, – равнодушно подытожил он.

– Девка? Парней-то что, не было? – подал голос Донатос.

– По силе равных ей – не встретил, – спокойно отозвался Клесх.

Глава перевел взгляд на колдуна. Тот, не поднимаясь, буркнул:

– Один. Парень. На что годен – потом узнаю.

– Бьерга?

– Никого, – отозвалась со вздохом колдунья.

– Второй год порожняком возвращаешься. Умения растеряла? – растянул бескровные губы в усмешке Донатос.

– Так лучше никого на убой не волочь, чем все дерьмо подбирать. Видела я порося, которого ты привез. Дай Хранители ему до зимы дожить, – от души пожелала Бьерга.

– И все же, почему ты опять ни с чем? – поддержал колдуна Глава.

Женщина устало прикрыла глаза. Несколько мгновений помолчала, а потом встала и, глядя поверх головы Нэда, отчеканила:

– Потому что с каждым годом рождающихся с Даром все меньше и меньше, а какой этот Дар слабенький, ты и так знаешь. Знаешь и то, как дается наука и сколько послушников доживают до пятой весны. А еще знаешь, что вот уже четыре года никто так и не стал креффом. Да, на нас на всех по ушату крови и живых и мертвых, но я не хочу тащить на верную смерть ни на что не годных детей. Получается, мы сеем боль, чтобы пожинать страдания. Это тупик. В Цитадели должны учить, а не убивать!

Нэд, слушая эту гневную речь, ни на миг не изменился в лице и напомнил, едва собеседница смолкла:

– А ты не забыла, сколько стало Ходящих? Не забыла, как растет их сила и кто теперь среди них? А у нас каждый год послушников – кот наплакал. Скоро не деревни, города целые сжирать начнут, и что ты скажешь тем, кто выживет? Что под старость стала жалостлива и милосердна?

– Не скажу, – спокойно отозвалась колдунья. – Бесталанные дураки делу не помогут. Мы теперь самых сильных отбирать должны! Вон, как Майрико нашла. Что за слабость у вас тащить в Цитадель боевое мясо, которое поляжет, едва за стены выйдет без защиты ратоборца!

– И что ты предлагаешь? – вскинулся Ихтор. – Пять лет – и ни одного креффа. Посмотри, Клесх из всех – последний. И самый молодой! Раньше не допускали в креффат таких зеленых, а он начал учить с двадцати весен. Сейчас ему двадцать восемь, то есть по-хорошему он должен был бы начать заниматься наставничеством только через семь лет. А он уже выпустил несколько поколений ратников! Нам нужны все, даже те, в ком Дар едва теплится!

– Я не согласен, – подал голос Клесх. – Какой смысл тащить сюда десятки дурней, если их все одно некому учить и если они сгибнут без толку и пользы?

Целитель повернулся к обережнику:

– Если их сюда не тащить, очень скоро мы останемся тут в одиночестве. А люди за стенами – без защиты.

– Ладно, будет уже вам. Раскудахтались, спасители мира, – досадливо поморщилась Бьерга. – Что ни говори, Нэд, но надо шевелиться. Если и дальше так пойдет, лет через семь из Цитадели не выйдет ни одного опоясанного, только каменоломни мертвечиной завалим.

Креффы замолчали. Колдунья была права, а с правотой сложно спорить, особенно когда ты ее признаешь и понимаешь. С каждым годом все меньше удавалось отыскать детей с сильным Даром, как будто прогорел костер той Силы, что питала людские души. Словно захватили остывающее кострище мертвяки и тянули теперь жадные лапищи к тому, что должно принадлежать живым людям.

От слов креффов у Нэда заныло сердце. Прошлый год всего четыре полные тройки вышли из стен Цитадели, да еще пять не самых сильных ратников и два колдуна. Зато новых Гнезд появилось – не сосчитать!

А что самое страшное, есть среди Ходящих такие, о каких если народ узнает, на вилы всех обережников поднимет, что недоглядели и замолчали. И как теперь сказать простому люду то, что креффы даже выученикам до поры не говорят? Как бороться с напастью, которую Осененные сами же и проглядели?

Муторно стало на душе смотрителя и совестно, что завтра суровую науку начнут постигать те, кто в былые годы так и остались бы в отчем доме. Но в сотни раз будет хуже, если наставники начнут жалеть послушников. Вот тогда точно некому станет держать в страхе Ходящих. Пусть хоть слабые сражаются, чем совсем под нечисть лечь и обречь людской род на посмертные страдания. А про тайну… про тайну молчать надо. Молчать и думать, как выпутаться. Иначе не миновать смуты.

Коротким взмахом руки Нэд отпустил креффов. Первым не спеша направился прочь наставник Тамира. Он уже поднял руку, чтобы взяться за дверную ручку, когда в спину раздалось:

– Ответь-ка мне, голубь сизокрылый, отчего это почти у стен Цитадели погост поднялся, а? Поведай дуре старой, чему ты своих щеглов учишь, что покойники чуть ли не среди белого дня по дороге разгуливают? Ты им науку-то в головы вкладываешь или только кнутовища о спины ломаешь?

Колдун напрягся, а рука сама собой легла на рукоять ножа, висевшего у пояса. От прикосновения к гладкому теплому дереву гнев слегка отступил, мужчина совладал с собой и сквозь зубы ответил:

– Учу я их всему, что знаю. А что они все мимо ушей пропускают, не моя печаль. Видать, не хотят живыми быть. Поди, среди мертвяков и послушники были?