Андрей Мартьянов - Звезда запада
Не столь давно на одном из привалов отец Целестин пролистал псалтырь, лежавший вместе с Евангелиями в его мешке, и наткнулся на один из псалмов, на который ранее не обращал внимания, считая, что сей текст мало его касается. Теперь же всё происходящее получило для него лишнее подтверждение из источника, которому монах доверял безгранично на протяжении всей своей жизни. Восемьдесят первый псалом начинался словами: «Бог встал в сонме богов; среди богов произнёс суд». Отец Целестин, прочтя эту фразу, едва не поперхнулся. Значит, и Библия признаёт существование тех, кого смертные именуют богами. Вот оно, лишнее свидетельство того, что существование духов Олимпа, Асгарда, пантеона кельтов или индусов не вымышлено, что встречи с Одином или Тором не являются наваждением больного рассудка либо же сном! Доказательство того, что мифы народов языческих имеют под собой не менее твёрдую почву, чем Вера Истинная! И чем дальше вчитывался отец Целестин в начертанные греческими буквицами стихи псалма, тем более убеждался, что всё случившееся с ним, начиная с минувшего Рождества, укладывается в описанную Асафом картину. Всё правда!
«Доколе будете вы судить неправедно и оказывать лицеприятие нечестивым? — так вёл Всесущий речи, обращённые к богам. — Давайте суд бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте справедливость. Избавляйте бедного и нищего, исторгайте его из руки нечестивых».
«Верно, верно! — думал монах, пожирая глазами строчки Писания. — Здесь — всё. Коротко и ясно. Разве окажет Один помощь трэлю или пленнику? Нет, ибо боги способствуют лишь приносителям жертв да героям, пускай и проливают они реки крови невинной! Поспешествует ли Аса-Top тому, кто не принесёт ему жертв богатых? Справедлив ли суд богов Асгардских всегда? А ведь даже в сагах языческих говорится:
Ты, Один, молчи!
Ты удачи в боях
Не делил справедливо:
Не воинам храбрым,
Но трусам победу
Нередко дарил ты![18]
Ох, и пристрастен же суд духов Асгарда! Пусть и баял Харбард-Один о том, что пеклись боги о здравии и счастье народов своих, но разве остановили они хотя бы единого викинга, поднявшего меч на дитя неразумное или женщину, а? Или сами заветы Единого не нарушали, убивая, грабя, прелюбодействуя? А в псалме сказано: «Не знают, не разумеют, во тьме ходят, все основания земли колеблются…» И далее: «Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы». Так отчего не желаете пределы мира, в котором вам места нет, покинуть? Зачем вам Чаша Сил? Всё одно, речённое в Писании сбудется, ибо вот он, стих седьмой псалма:
«Но вы умрёте, как человека, и падёте, как всякий из князей».
И то, что предначертано, сбудется. Неважно, вернётся ли Трудхейм в Мидгард или нет. Гибель богов неизбежна…»
Отец Целестин впился глазами в последнюю строку короткого текста и, прочтя её, вспомнил, как посмотрел на него Один в Исландии, когда зашла речь о том, что царство Мидгард более ему не принадлежит. Да, так и есть. Древние боги перестали быть пастырями людей, выполнив свою миссию, и теперь всё в Мире Изначальном будет по слову из восемьдесят первого псалма «Восстань, Боже, суди землю, ибо ты наследуешь все народы…»
«Так не зря, наверное, поднялся над Междумирьем всепожирающий Мрак? — пронеслось в голове монаха. — Быть может, это и есть то, что окончательно уничтожит тех, кто в былые годы властвовал над Римом, дельтой Нила или Галлией? А мы только зря погибнем среди грохочущей над Миром Третьим великой битвы, в которой не будет ни победителей, ни побежденных, а само Междумирье сгинет, пожранное тем, что мы называем Тьмой, а должно именоваться Ничем? Кто знает, настал ли час, когда Великие Духи должны исчезнуть в Вечности?.. И стоит ли теперь идти к Имирбьёргу для того, чтобы взять Чашу Сил? На что она Одину?»
И тем не менее отец Целестин продолжал гнать свою лошадку вслед за остальными на север. К чёрному конусу величайшей горы Междумирья, во чреве которой была скрыта вещь, что позволила бы и ему, и тем, кого он любил, вернуться домой. В Мидгард.
Многие века назад ясень Иггдрасиль соединял воедино небо, землю и мир подземный. Мировое Древо пронзало своим стволом Неразделённый Мидгард. На вершине Лерада тогда стоял Асгард, возвышались среди ветвей покои Вальхаллы, и в день, когда грянет Рагнарёк, из пятисот и ещё сорока дверей чертога героев вышли бы по восемь сотен воинов, чтобы схватиться в Последней Битве с Фенриром-волком.
Славно жили герои в Вальхалле, пируя и предаваясь ратным потехам во славу Одина. Дивные вещи происходили: с каждым восходом вновь рождался вепрь Сехринмир, и коза Хейдрун гуляла по крыше покоя, поедая листву Иггдрасиля. Не молоко давала та коза, но мёд, что стекал в чан, который к часу пира наполнялся радующим душу напитком. А рядом с Хейдрун бродил олень Эйктюрнир и падала в поток Хвергельмир влага с его рогов. То был исток всех рек Мира Мидгард.
Велик ясень Иггдрасиль. Всем хватало места под его кроной и корнями. Три корня было у Лерада. Царство Хель под одним, под другим исполины, люди под третьим. А ещё на вершине Древа сидел орёл. А у корней жил Чёрный Дракон Нидхёгг…
Нет теперь прежнего Иггдрасиля. Рухнул ствол в час, когда Мидгард разделился, рухнул и обратился в мёртвую плоть. Может быть, и устоял бы Лерад, пережив Разделение, но, видать, не зря говорил Один сыну конунга Агнару:
Не ведают люди,
Какие невзгоды
У ясеня Иггдрасиль:
Корни ест Нидхёгг,
Макушку — олень,
Ствол гибнет от гнили. [19]
Не лишились Три Мира великого чуда. Погибло Мировое Древо, но остался росток. Мудрецы-друи, жрецы деревьев, выходили его, и теперь поднимается над Лесом Идалир, что в Междумирье, гладкий ствол, а зелёные ветви раскинулись над Миром Третьим необъятным пологом.
Только не стояли ныне среди листвы Лерада покои Асов, не бегала по стволу Рататоск-белка, что разносит по миру слухи, и не оглашали звоном мечей Вальхаллу эйнхерии. А сам Иггдрасиль рядом с прежним ясенем показался бы ребёнком в сравнении с могучим воителем-викингом…
Больное солнце красным волчьим глазом висело над Междумирьем. Воздух, тёплый и тяжёлый, не приносил радости, не освежал лица, а поднимавшаяся над землёй хмарь мешала видеть. Видеть бескрайнюю равнину, тянувшуюся на север, к полуночи, к Ледяному океану.
Бесконечный вал Химинбьёрга шипастой змеей уползал вдаль, тёмным горбом выпячивая из себя укрытую грязными сероватыми облаками гору Имира. По левую руку коричневели, словно залитые засохшей кровью, скалы Красного Кряжа, исчезавшего на закате в серо-зелёной дымке леса Альвхейм. А впереди…
