Елена Грушковская - Великий Магистр
— Лёлька… Спасибо тебе за маму.
— Не за что…
Его губы защекотали мои брови и глаза, и я, зажмурившись, ёжилась под поцелуями. И впрямь как жених и невеста… Кстати!
— Ник, а это что было за заявление?
— Насчёт чего?
— Насчёт того, что я твоя невеста. Может, сначала надо было меня спросить, согласна ли я?
На меня смотрели два недоуменно округлившихся глаза.
— А ты не согласна?
Поразительно… Он ни на секунду не допускал мысли о том, что я могу сказать «нет».
И он был прав.
— Предложение где, чудак?! — фыркнула я.
— А… Вот ты о чём! — заулыбался он. — Ну так… Вот оно.
Я покачала головой.
— Мне сразу показалось, что ты не такой, как все, но чтобы настолько… Чудо ты в перьях.
В его глазах мерцала задумчивая нежность. Взяв мою руку, он обхватил большим и указательным пальцем запястье.
— Лёлька, ты согласна стать моей женой?
У меня, как обычно, не получилось сомкнуть кончики пальцев вокруг его запястья, и я заменила указательный безымянным. Теперь удалось.
— Да.
Глава 16. Не меч, но мир
Тяжёлый бронированный «Хаммер» грунтового цвета катил по коричневой от мартовской грязи трассе. «Кальтенбруннер» — полковник Радович — молча, с каменным лицом слушал мой доклад.
— Численность так называемых достойных — сто семьдесят семь. Именно они и обладают даром предвидения, благодаря которому им удаётся просчитывать ваши действия. Ещё они могут мгновенно заживлять раны и лечить болезни, а крови им требуется значительно меньше, чем обычным хищникам — около четырёхсот граммов в неделю. К вирусу они устойчивы, до сих пор среди них не обнаружено ни одного заразившегося. Ну вот, по вопросу о способе получения ими информации о готовящихся операциях — всё.
Радович, выслушав, спросил сухо:
— Есть что-то ещё?
Я сказал:
— Если разрешите, пару слов о намерениях хищников. Они не хотят войны. Заметьте, они не нападают, а только защищаются. Если достойные перейдут в наступление… Людям может очень сильно не поздоровиться. Но они этого не делают.
— Хм, и почему, по вашему мнению? — спросил Радович.
— На самом деле мирное сосуществование людей и хищников возможно, — сказал я. — На взаимовыгодных условиях. Их способности могли бы быть весьма полезными людям: например, в розыскном деле пригодилось бы их чутьё, а о целительском даре и говорить нечего. Зачем воевать, если можно сотрудничать? Хищники людям — свои способности, люди им — пищу, на той же донорской основе. Не так уж велика их численность, чтобы человечество не могло их прокормить. А польза от них могла бы быть огромная.
— Вот именно, что «бы», — хмыкнул Радович. — А они готовы эту самую пользу приносить?
— Думаю, готовы, — кивнул я. — Побывав среди них, я пришёл к такому выводу.
Полковник снова хмыкнул. Его глаза поблёскивали недоверием из-под низко надвинутой на лоб форменной шапки.
— Не верю я им, — сказал он. — И вам тоже не очень. Вас перевербовали?
— Вам этого не узнать, — усмехнулся я. — Придётся верить на слово.
— Как там здоровье мамы?
Если бы не вооружённый шофёр-телохранитель, я бы вырвал ему глотку, но вместо этого только проскрежетал:
— Спасибо, мама чувствует себя хорошо.
Радович холодно ухмыльнулся.
— Настолько хорошо, что в её медицинской карте написано об исчезновении признаков ишемической болезни сердца?
Говорил же я ей, чтобы не ходила в больницу! Но всего невозможно учесть, всех деталей, наверно, даже достойные не в состоянии предвидеть. Что делать?
— Так это вы, наверно, поощрять меня начали, — попытался я удержаться на плаву.
— Мы пока ещё ничего не начинали, — ответил он.
От его взгляда у меня заледенела спина. А от его следующих слов в глазах позеленело.
— Ваши мать и брат у нас, Дудник. Не беспокойтесь, вреда им не причиняется, но вы не сможете получить к ним доступа, пока не выполните следующее задание. Оно будет состоять в уничтожении парочки Войцеховская — Рассохин. Да, да, вы не ослышались. Это ваш приятель Дэн и его куратор, которые выполняли наше задание, выслеживая затаившихся хищников. Но они переметнулись на их сторону и передают нам информацию с задержкой, а их предупреждают. Было принято решение их уничтожить… Обоих, так как у нас есть сведения, что Войцеховская обратилась.
Я думал, что моё окаменевшее горло потеряло способность издавать какие-либо звуки, но, как ни странно, голос меня послушался.
— А почему бы вам самим их не уничтожить? Послать взвод…
— Нет, — перебил полковник. — Это привлечёт внимание. Мы не хотим шума вокруг этого, поэтому ликвидация поручается вам, Дудник. И… по-моему, вы не в том положении, чтобы задавать много вопросов, не так ли?
Что ж, логика в этом есть… Они облажались, вот и не хотят громкой операции, предпочтя замести следы своей лажи по-тихому. А если всплывёт, что они использовали незаконные методы принуждения… Дэн здорово попал. И эта незнакомая мне девчонка. Бедняга.
— Неплохо держитесь, — заметил полковник с холодным подобием усмешки.
Видимо, он ожидал от меня истерики. Мои челюсти сжались до боли. Холодная ярость — вот всё, что я сейчас испытывал. Но я её обуздал, как учила Лёлька, хотя ударом кулака мог расколоть полковнику череп, как арбуз. Мы что-нибудь придумаем, мы вызволим маму и Вовку и покажем им всем здоровенную фигу. А пока…
— Какие будут инструкции?
Он прищурился и беззвучно усмехнулся: видно, оценил мою выдержку.
— Мы высадим вас поблизости от местоположения вашей цели; думаю, с вашим нюхом вы без труда их найдёте. На выполнение задания у вас будет двенадцать часов, ни минутой больше. Постарайтесь уложиться, если хотите, чтобы с вашей семьёй было всё в порядке.
Я ничего не мог с собой поделать: из горла сквозь намертво сцепленные зубы рвалось низкое нутряное рычание.
— Но-но-но, потише! — процедил полковник, не без опаски косясь на меня. — Держите себя в руках, Дудник.
«Всё-таки боится, гад», — внутренне позлорадствовал я.
16.2. Семь часовСолнышко пригревало и сияло, заставляя меня щуриться. Снег под ногами уже напитался влагой, чирикали птицы, с крыши мотеля свисали сосульки. На что Лёлька надеется? Радович, кажется, не поверил в мирные намерения хищников, но доложить начальству обязан, а там разберутся. Не все же там такие отмороженные, как он. А если?.. Да нет, не верю. Будем надеяться, что кто-то из них всё-таки понимает, что лучшая битва — та, которой не было. Ну, если у них только гормоны не чешутся повоевать.
