Майкл Муркок - Город в осенних звездах
Мне казалось, что исполинский лев шествует сквозь пепелище — лев, коронованный желтыми лилиями, с телом пеликана в разверстой пасти и змеей, обернувшейся вокруг шеи его. Свидетели расступались, давая ему дорогу. Лев встал на отроге обрушившихся камней и, уронив из пасти своей пеликана, воздел голову к небу, разразившись победным рыком. Рык его разнесся могучим эхом среди качающихся шпилей Нижнего Града, поднялся к Осенним Звездам–скорбящий и торжествующий выкрик, слитый воедино. А потом у него из–под лап брызнул мощный фонтан серебряной воды, что смыла золу и пепел.
Лев исчез, но серебристый фонтан остался. Тот самый родник, о котором говорил О'Дауд. Древний ключ, над которым возведено было здание таверны. Прижимая к себе Либуссу, я вступил в самый центр могучего потока. Напор его был столь велик, что казалось — вода растворит нас в себе. Она омыла наши тела, придавая им безукоризненную белизну. Либусса застонала и шевельнулась в моих руках. Из ран ее потекла кровь, но кровь была тут же смыта водою. Либусса! Либусса! Владычица моего желания. Очнись, умоляю тебя! Она открыла глаза — и улыбнулась мне.
— Все идет как должно, — сказала она тихо–тихо. Не выпуская герцогиню из объятий, я склонил голову и поцеловал ее в губы. — Я знала, что ты придешь. — Еще слабая, она осторожно встала на ноги. Вода источника струилась по лицу ее. Мокрые волосы липли к голове. Держа меня за руку, она смотрела сквозь серебряную завесу воды. — Где тигль?
Она вышла из серебристой струи, увлекая меня за собой. Кровь больше не сочилась из тела ее. Она прошла ритуал очищения. Свидетели таинства лежали теперь уткнувшись лицами в сырую золу, но не прекращали тягучего гимна, а с другого конца площади к нам приближались обнаженные мужчины и женщины–около двадцати человек. Они тащили деревянную повозку, на которой стояло нечто, похожее на исполинский котел из желтой и красной меди: громадный цилиндр с куполообразной крышкой. Из крышки торчали какие–то трубки и клапаны. Я никогда в жизни не видел сосуда такого размера, но сразу понял, что это такое. Алхимический тигль — Химическое Чрево, где элементы смешиваются между собой и из смеси их создаются новые.
— Вы все сделали правильно, — обратилась к ним Либусса. — А теперь вам предстоит приготовить Catinus Uteri. У нас мало времени. Nee temere пес timide.
Теперь кровь ее стала моею. Во мне был огонь. Я был богом. Тигль поместили прямо под черным крестом. Обнаженные адепты принялись за работу. Задышали кузнечные мехи, угли вспыхнули алым, пар и искры взметнулись к темному небу. Монсорбье и златовласая жрица наблюдали за приготовлениями. Либусса же обняла меня и прошептала — нежней, чем когда–либо прежде:
— Все идет как должно, хороший мой. Все сделано правильно. Каждый ингредиент, каждая формула реакции, каждое заклинание. В то мгновение, когда совершится Согласие Светил, мы станем едины. Ты не боишься, малыш?
— Я ничего не боюсь. Я — ваш. Всецело. Она гладила мое тело. Сочетание тинктуры, что жгла меня изнутри, и этих настойчивых прикосновений распалило меня. Я едва не задохнулся. И если то был экстаз, то каков же тогда будет предельный экстаз, обещанный ею? Мы приблизились к медному тиглю. Меня била дрожь. Монсорбье поднял над головою шлем, в котором сияли остатки божественной тинктуры. Алый свет от громадной жаровни озарил наши лица. Жар был ужасен.
Монсорбье и златокудрая дева улыбались в сокровенном своем ликовании. Либусса обняла меня за плечи. Такая грациозная, она стояла, запрокинув голову к туманному небу. Небеса потемнели. Я обнял ее за талию, и на какое–то мгновение мы застыли, точно парочка поселян–любовников, что вышли пройтись по вечерним полям. Я не знал, что будет дальше, но мне хватало и того, что мы с нею соединимся узами брака. Для меня было не важно, какое будущее стремится она сотворить. Я стану служить ей. Сделаю все, что захочет она. Одной этой мысли было достаточно, чтобы возбудить мою кровь. Ее кровь.
— Время Льва, — прошептала золотоволосая дева. — Грядет Время Льва. Время Агнца прошло. — Перед мысленным взором моим предстало видение: ее невинные прекрасные губы, обагренные кровью жертвенного ягненка. Я вспомнил жестокое равнодушие Монсорбье, его стремление к отмщению, граничащее с вожделением. Таковы были жалкие прислужники моей госпожи.
— Зверь будет выпущен на свободу, — бормотал Монсорбье. — Все, кто откажется поклониться ему, погибнут, дабы мир был очищен от трусости.
Я поглядел на Либуссу. Но она промолчала — не стала его прерывать.
— Но Зверь должен быть изгнан, — объявил я. — Ибо он принадлежит Старому Времени. Если он пойдет с нами, в мире не будет ни истинной справедливости, ни гармонии!
Либусса поджала губы и нахмурилась, требуя от меня молчания. Монсорбье поглядел на нее, потом — на меня, потом перевел взгляд на златокудрую жрицу. Та же провозгласила:
— Мы объединили усилия, сударь, чтобы обеспечить успешное завершение ритуала. Если мы поможем вам в трансмутации, вы поможете нам достичь цели наших стремлений.
— Но одно противоречит другому! — Я чувствовал себя глубоко задетым. Я боялся нового предательства. — Разум не может достичь примирения со Зверем!
Либусса хотела, чтобы я замолчал. Я мог только предположить, что она собиралась уладить этот вопрос позже, когда в руках ее будет сила.
— Они примирились друг с другом, — сказала она. — Мы нашли формулу, удовлетворяющую всех.
Подобные речи были хорошо мне знакомы еще по революционному прошлому. «Благодаря» таким компромиссам мы потеряли все, чего надеялись достичь. И все–таки я промолчал. Я любил Либуссу. И если она не хотела, чтобы я говорил сейчас, наших принципах, значит, я буду молчать. Однако тревога моя не унялась. И Монсорбье, и золотоволосая жрица ясно дали понять, что используют любые, даже самые зверские средства, лишь бы достичь своих целей. Извращенные, злобные люди… Либусса должна понимать это не хуже меня. Она притянула меня еще ближе к себе. Несмотря на сверхъестественную силу, разлившуюся по моим венам, я слабел при одном ее прикосновении. Я улыбнулся ей. Лицо ее было теперь не таким бледным, как прежде. Быть может, ему вернул краски жар от пламени из тигля, который с каждым мгновением становился все горячей. Она обратила мое внимание на небо:
— Ты заметил какую–нибудь перемену, малыш?
Осенние Звезды изливали на землю бледнеющий свет. Пыль, взвешенная в воздухе, кружилась теперь быстрее. Я так понял, Либусса имела в виду перемену в рисунке созвездий, но я не заметил, чтобы что–то изменилось. Моя невеста вновь обратила взгляд к тиглю. Она протянула к нему свои возрожденные руки, чтобы почувствовать, как тепло разливается по ее плоти. Она лениво зевнула и потянулась. Она сама могла бы быть львом. Ее смуглая кожа зажглась прежней жизненной силой. Дыхание участилось. Она указала рукою на верхний отсек машины:
