Фиона Макинтош - Судьба
— Я не обиделся. Конечно, я не могу это сказать никому из окружающих меня людей, но я учусь быть королем. Все, за исключением Херека, похоже, думают, что мудрость и опыт приходят вместе с короной. Я ничего не знаю о том, как быть королем, Кайрус. Я — солдат, как и вы. Я могу сражаться и ездить верхом, пить и ругаться, и в этом посоревнуюсь с самыми лучшими солдатами. И я могу вести за собой людей. Надеюсь, что последнее качество мне поможет больше всего. Корона свалилась на меня, я о ней не просил, даже не хотел ее, хотя совру, если скажу, что не думал о Лорисе, как об идеальном отце. Я хотел, чтобы он был моим отцом. Мы с ним были хорошими друзьями, — в голосе Джила звучала грусть.
Кайрус кивнул:
— У него имелись свои недостатки, но он был лучшим королем в нашей стране за все времена. Я не знаю насчет вас, Джил, но если вы пустите в свое сердце Чувствующих, откроете свое сердце для них, и вспомните, откуда вы сами, то думаю, что из вас получится еще лучший король, чем ваш отец. Мудро выбирайте советников… и держите Херека рядом. Более верного подданного, чем он, вы не найдете.
Нарушая протокол, солдат похлопал короля по плечу, как сделал бы отец. Затем он развернулся, чтобы присоединиться к остальным.
— Кайрус! — крикнул Джил ему в спину. — А я могу убедить вас стать моим советником? Мне нужны люди вроде вас. Люди, которые знают и военное дело, и протокол, а, главное, им известен Таллинор снаружи и изнутри. Вы присоединитесь ко мне?
Кайрус улыбнулся мягко и по-доброму.
— Возможно, мы вернемся к этому разговору после того, как невеста окажется в ваших объятиях, и если меня не похоронят на кипреанской земле.
— Мы все вернемся на этот корабль, Кайрус. Живыми! — с чувством сказал король.
— Молюсь, чтобы вы оказались правы, сир.
Глава 31
Ярость матери
Ксантия вздрогнула. Элисса!
«Ты уверена, что хочешь встреться со мной здесь, Ксантия? Вернуться назад будет невозможно».
Теперь пришел черед Элиссы дразнить соперницу. Та издала рычание, словно безумная.
Доргрил испытал шок из-за внезапного появления Элиссы и отвернулся от Лаурин, которая тоже услышала насмешливые слова матери. Девушка не стала терять время, и тут же выразила собственное презрение женщине, которую ненавидела:
— А-а, испугалась? Я знала, что ты испугаешься, трусливая тварь! Уже съежилась от страха?
— Ксантия, не отвечай! — приказал Доргрил, не зная точно, что ему делать — хватать сообщницу или бить по женщине, которая насмехалась над ней.
Лаурин использовала появившуюся возможность.
— Спрячься за него, Ксантия! Моя мама слишком сильна для тебя.
Больше ничего не потребовалось. Доргрил пришел в ярость и принял неправильное решение. Он с ревом выплеснул силу наружу, и Лаурин отбросило на другой конец комнаты. Она рухнула, как когда-то Ксантия, по которой в ярости ударил Орлак. Девушка осталась лежать неподвижно.
Лаурин потеряла сознание, и больше не мешала Доргрилу. И она не потребуется для запланированного на следующий час развлечения. Но в тот момент, когда он отвлекся, направив внимание на Лаурин, Ксантия заорала в ярости и нацелилась встретиться со своей давней соперницей. Эта встреча с врагом была явно предначертана судьбой. Дух Ксантии вышел из тела, хотя она не была уверена, что сможет это сделать, а потом быстро понесся к Элиссе, чтобы разделаться с ней раз и навсегда.
Доргрил резко развернулся от звука падающего на пол тела Ксантии, и на этот раз ярость в нем вскипела с новой силой. Он стукнул кулаком по стене с красивой лепниной, разбил ее и сломал кости руки Орлака.
Насмешки Элиссы слышал еще один разум, спрятанный в глубинах собственного тела. Орлак улыбнулся. Его молчание на протяжении последних трех дней не только удивляло Доргрила, но и сильно беспокоило. Ничто из того, что он говорил или делал, казалось, не могло пробудить гнев Орлака. Для старшего бога это было дурным знаком. Молодой сдался? Или он что-то задумал? Орлак действительно кое-что задумал, ожидая момента для нанесения удара. Он отчаянно надеялся, что Лаурин его слышала. Он точно знал, что Доргрил не слышал, что давало шанс. А теперь случилось это. Мать Лаурин и в самом деле оказалась смелой женщиной и, хотя он не мог представить, как ей удалось появиться таким образом, Орлак благодарил судьбу за то, что она провела этот ловкий ход.
Орлак не знал, что в венах Элиссы течет кровь богини. Это шокировало бы его, как и Доргрила — если бы тот узнал, кто ее мать. Тем не менее, Орлак молча благодарил ее, потому что теперь у него появлялся хоть какой-то шанс дать свободу ее дочери. В его любви к Лаурин у него не было сомнений, хотя он не позволял разуму слушать сердце. Молодой бог пытался убедить себя, что она — просто приманка для своего отца. А когда эта затея провалилась, он говорил себе, что это просто развлечение, ничто больше. Но на самом деле он не мог оторвать от нее глаз, не мог забыть ее голос и ее смех. Правда, держа девушку рядом с собой, он также занимал и ее отца — тому приходилось обороняться и бояться за собственного ребенка. Пока у Орлака находится Лаурин, Торкин Гинт не будет представлять для него серьезную угрозу. Он постоянно напоминал себе об этом, когда одна мысль о встрече с ней угрожала его страстному желанию уничтожить ее отца.
Орлак не рассчитывал на то, что Доргрил внезапно потеряет терпение. Он думал, что почувствует, как старший бог собирается с силами для удара, но этого не произошло. Доргрил прекрасно закрылся щитом, а забирая у Орлака тело, сделал это столь быстро, что застал племянника врасплох. Да и на самом деле дядя был очень силен. А что еще хуже, Орлак понимал, что это случилось потому, что его сознание занято мыслями о Лаурин.
Лаурин заплатила очень высокую цену за его ошибку. Орлак вынужденно стал свидетелем ее отчаяния, унижения и боли. Доргрил наслаждался каждым мгновением, а молодой бог дал себе обещание, что заставит дядю в свою очередь заплатить за все это.
В какое-то мгновение во время этих полных боли дней Орлак стал по-новому воспринимать свою судьбу. Он признал, что главным для него является избавление от Доргрила, а не от Торкина Гинта. Внезапно Гинт потерял былое значение, как и другая цель — уничтожение Таллинора и его народа. Следовало в первую очередь уничтожить старшего родича.
«Чего бы это ни стоило», — повторял Орлак снова и снова, а его тело тем временем без его разрешения ужасно унижало женщину, которую он хотел любить. В ее мужестве, в ее отказе сдаваться Орлак нашел обновленную веру и силу молчать… не издавать ни звука… тихо сидеть в глубине собственного тела и думать, как перехитрить самый порочный и живой ум во всем Сонме, да и во всех мирах. Теперь молодой бог считал дядю одновременно и самым злым, и самым сообразительным.
