Джудит Тарр - Аламут
Айдан усмехнулся.
— Почему нет? Он думал, что говорит правду.
Они уже успели привыкнуть к его вспыльчивости. Кипчаки умолкли. Конрад прекратил изрыгать проклятия и уставился на него, моргая. Остальные решили посмотреть процессию, раз уж их господин, кажется, ничего иного не собирался предпринимать. Процессия не была столь уж длинной, как могло показаться, но улица была запружена народом, и толпа все прибывала по мере того, как боковые улочки добавляли свои потоки людей. Даже когда поток снова пришел в движение, он полз, как улитка, со множеством остановок и столкновений.
Айдан, выискивая дорогу посвободней, спешился и повел лошадь в поводу. Его мамлюки последовали его примеру, последним — Арслан, который приглядывал за близнецами. Лошадь беспокоились, непривычные к толпе и тесноте. Кобыла Тимура заржала. Айдан услышал проклятье мамлюка, а потом неожиданно — громкий плач ребенка.
Он швырнул поводья Конраду и бросился назад вдоль колонны. Это было все равно, что плыть против течения. Айдан пробивался сквозь толпу без всякого милосердия. Он сбил кого-то с ног; он надеялся, что кого-то из своих.
Кобыла Тимура превратилась в бешеного берсерка, выплясывая вокруг центра, которым был ее хозяин, белый, как мел, и ударяя во все стороны копытами. Она лягнула ильханова мерина, который все же нашел рассудок стать смирно в стороне, вне ее досягаемости, прижав уши к голове. Толпа теснилась подальше от кобылы, то и дело случайно нарушая круг. А позади, прижавшись к стене, стояла дрожащая, плачущая женщина, судорожно обнимающая младенца, который не на шутку раскричался.
Кобыла расчистила большой круг. Айдан переступил черту, не обращая особого внимания на мелькающие копыта, и схватил бестию за узду. Лошадь внезапно остановилась, глаза ее вращались; копыто поднялось, помедлило, опустилось на землю.
— Умница, — сказал кобыле Айдан. — Вот умница.
Он провел рукой по взмыленной шее. Она медленно успокаивалась. Он отвел ее в сторону, чтобы дать иллюзию безопасности. Толпа снова начала двигаться, сначала опасливо, потом более мощно.
Крики ребенка перешли в икоту. Казалось, ничего хуже это суровое испытание не причинило этому младенцу — шумному, светловолосому франкскому мальчику, сидящему на руках у няньки, которая, как было слишком очевидно, собиралась удариться в истерику. Когда ребенок увидел Айдана, то прекратил кричать и начал глазеть. Его глаза были огромными, грозовой сини, темные не от ужаса, а от гнева; хотя гнев уже уступал место любопытству. Мальчик хотел потрогать чудесное, ужасное животное с летающими копытами. Его нянька едва ли не душила ребенка в объятиях и не давала ему покоя своими завываниями и причитаниями.
Позади Айдана сквозь толпу пробилась женщина и выхватила ребенка из рук няньки. Ее глаза были того же грозового синего цвета, как у мальчика; и лицо было так же яростно нахмурено. Она поддержала мальчика бедром и тыльной стороной ладони ударила няньку по лицу.
Это было жестоко, но оказало действие. Завывания женщины резко прекратились. Новоприбывшая, разобравшись с кормилицей, обрушилась на Айдана:
— Ты когда-нибудь что-нибудь можешь сделать без шума?
Он открыл было рот — и закрыл его. Это было не то приветствие, какого он ожидал. Если он вообще ожидал приветствий.
Джоанна уперлась кулаком в бок. Дитя, которое она держала на другом бедре, должно было быть Аймери. Было больно видеть это; знать, что это значит. И все же было радостно переносить даже гнев его матери, видеть ее, знать, что она здесь, невредимая, и совершенно неизменная.
— Если бы этот, — подбородок указал на Арслана, выглядевшего побитым и напуганным, — не зажал меня в углу, я могла бы прекратить истерику этой глупой твари, убрать ребенка с дороги и уберечь тебя от бесконечных объяснений. Итак. Ты готов объясниться?
Айдан выпрямился.
— Мадам, я сожалею, что мой слуга так явственно утратил власть над своей лошадью и тем доставил вам огорчение. Если вы потребуете должного удовлетворения…
— Ты можешь, — резко сказала Джоанна, — объяснить, почему твое возвращение длилось так чертовски долго?
Он скрипнул зубами. Он успел забыть, как совершенно, до безумия нерассудительно она может вести себя.
— Почему, во имя Господа, я должен…
— Король ждал тебя. Они нашли мужа для Сибиллы; он ей нравится, и он от нее тоже в восторге, или от ее приданого: графства Джаффа и Аскалон и, быть может, трон Иерусалима. Балдуин надеялся, что ты будешь на свадьбе. Он был опечален, когда тебя не было. Ты понимаешь, что уже прошел Мартынов день[6]? Что задержало тебя так надолго?
— Ассасины.
Она умолкла. Она покраснела, потом побледнела. Когда она заговорила снова, то уже мягче.
— Ты победил. Мы слышали. Прабабушка прислала весть.
— Ты живешь у своей матери?
Она отвела глаза.
— Нет. — Потом вновь посмотрела на него, неожиданно яростно.
— Что еще я могла сделать?
Айдан не мог ответить. Не осмеливался. Он ожидал, что будет горевать, потому что потерял ее. Он не ожидал, что будет ненавидеть Ранульфа, потому что тот отвоевал ее.
Она видела, Бог ей помоги. Краска отхлынула от ее щек. Она стояла недвижно, словно птица перед змеей; она не сказала ни слова.
Аймери, забытый, начал вырываться. Нянька потянулась к нему. Джоанна передала ребенка ей.
Айдан едва не закричал вслух. Она боялась его. Вот почему она так лепетала; вот почему она так крепко обнимала сына, защищая вместе с ним жизнь, которая зрела в ее теле.
— Ты меня совсем не знаешь, — выдохнул Айдан.
У нее перехватило дыхание.
— Если ты могла подумать, что я способен тронуть ребенка… — Он задохнулся на этих словах. Неожиданно он почувствовал, что не может больше вынести это, ни единого мига. Он отвернулся от нее.
Его мамлюки, словно живая стена, отгораживали их от бурлящего города. Джоанна схватила Айдана, когда он дошел до них. Аймери огромными глазами смотрел в ее бедра.
Ее пальцы, сжимавшие руку Айдана, были белыми. Она взглянула на них так, словно они не принадлежали ей; разжала их, отпуская его.
— Я… — голос ее был хриплым. — Не уходи.
— Почему? Чтобы вы могли и дальше бранить меня, мадам? Чтобы я усвоил, как именно вы научились презирать меня?
— Почему я должна этого хотеть? Ты уже все знаешь.
— А что мне оставалось делать, если все это было выплеснуто мне в лицо?
Она вскинула голову.
— Я не сказала ни слова!
— Ты думала это.
— Я этого не думала.
— Думала.
Она ударила его.
Наступило долгое, напряженное молчание. Он даже не думал ударить ее в ответ. Он медленно поднял руку к горящей щеке. Джоанна вдруг рассмеялась.
