Павел Корнев - Скользкий
– Да ну тебя, – отмахнулся парень и перевернулся на другой бок. – Девушка, вы б плащ сняли, а то жарко же.
– Глухая она и немая, – ответил я за неподвижно сидевшую Илор. – Пусть так сидит, зато не простынет.
– Жена? – полюбопытствовал Михаил Григорьевич.
– Бог миловал, – усмехнулся я. – Друга моего родственница. То ли троюродная тетка, то ли четырехъюродная сестра. Седьмая вода на киселе. А я сейчас без работы кантуюсь, вот он и предложил ее в Еловое проводить. До родни, значит, на лето. А что глухонемая, не предупредил, нехороший человек.
– Эх, молодежь, – вздохнул возница. – Я вот сколько своему уже талдычу: «Жениться тебе, Серега, пора. Может, хоть остепенишься». А он, паразит, смеется только.
– Ага, разбежался, – пробурчал закрывший глаза Серега. – Щас!
Оставив позади заросшие кривыми елками гранитные склоны, обоз выехал на заболоченную низину. Недавний паводок размыл метров семьдесят дороги, и теперь лошади месили подсохшую на солнце грязь. По обеим обочинам были навалены мешки с песком, и, если слева от дороги вода уже сошла, то справа высокая трава едва торчала из мутной лужи.
– Едет кто-то, – приложил ладонь ко лбу Михаил Григорьевич.
Его сын нехотя сел на мешках и положил на колени вытащенную из-под рубахи двустволку.
– Охотники едут, отбой, – проскакал в хвост обоза конный охранник.
Серега зевнул, но ружье убирать не стал. Оно и правильно: хоть место для засады неудачное – укрыться негде, – но дорога уж больно близко к заводи подходит. Мало ли кто вынырнет. С ружьем спокойней.
Едва разминувшись с нашей телегой, мимо проехала бричка с двумя загоревшими до черноты охотниками. И когда только успели так поджариться? Не специально же на солнце вялились. Вон, сейчас камуфляжные панамы как надвинуты – лиц почти не разглядеть. Правду, видно, говорят: летом солнышко у нас дюже активное.
– Чего настреляли? – окликнули их с ехавшей за нами телеги.
– Синьков дюжину и сугробников трех. – Один из охотников похлопал по расстеленным позади шкурам с серовато-стальным мехом.
– Сугробников? Где нашли? – заинтересовался шкурами дородный купец.
– В берлоге тепленькими взяли.
– Сколько за шкуры хотите?
– По полторы сотни за каждую.
– Сколько?! – Одним словом купец прекрасно смог выразить свое недоумение изрядно завышенной ценой.
– Шкуры не порченые, в глаз били, – невозмутимо объяснил намотавший на руку вожжи охотник.
Купец, крякнув, спрыгнул в дорожную грязь, подошел к бричке и начал мять в руках шкуры. Мягкий и несвалявшийся по летнему времени мех серебром заструился в солнечных лучах. Это за выделку зимней шкуры мало какой умелец возьмется, а летом у сугробников мех шикарный. Только не найти их летом, лишь одиночки и остаются летовать. Стаи на север уходят.
– Какие-то шкуры у вас потертые, – вслух засомневался купец. – Больше девяноста не дам.
– Эта, может, и потертая, – не стал спорить охотник. – Самка потому что. Остальные нормальные. Если все возьмете – тридцатку скину.
– Ха! Три шкуры – это уже опт. Триста сорок пять за все.
– Не смешите мою лошадь! – возмутился показывавший купцу шкуры охотник и сдвинул панаму на затылок. – Скупщик в Форте без разговоров четыре сотни отвалит.
– До Форта еще ехать и ехать. А мои денежки – вот они.
– Бать, а бать, – почесал короткостриженый затылок Серега. – Приценись к синькам.
– Зачем еще?
– В том месяце Лигу на Базу пустили. Им продадим, бабы ж цены деньгам не знают.
– Нужны они им, – засомневался Михаил Григорьевич. – Да и стухнут…
– Не стухнут – зажарим и съедим, – загорелся Серега. – А бабам перья впарим. Мне Борька Ефимов – это тот, который с братками тусуется, – рассказывал, что на оперенье стрел лучше всего перья синьков подходят. О! Сестры не возьмут, через Борьку браткам сдадим.
– Я тебе сколько раз говорил: держись от этого поганца подальше! – не на шутку разозлился на сына Михаил Григорьевич. – Заметут его, и всех дружков в лагерь за собой потянет.
– Да ладно, бать, не маленький. Смотри – Прохор шкуры сторговал уже. Иди быстрее.
– Вот привязался, почище репейника, – вздохнул возница. – Сам сходи, раз не маленький.
– Ну, бать… ты ж торгуешься лучше.
– Черт с тобой. Схожу, – махнул рукой Михаил Григорьевич, спрыгнул с телеги и зашагал по грязи к бричке.
Хм… Не думаю, что синьков удастся задешево сторговать. Не тот товар. В этих птицах, размером чуть меньше глухаря, и ценились-то прежде всего именно перья, которые при снаряжении стрел использовали только после наложения специальных чар. И эти чары со временем нисколько не слабели.
– Ну что? – спросил Серега у возвратившегося с пустыми руками отца. – Цену заломили?
– Гимназистам на заказ стреляли, – пробурчал Михаил Григорьевич и хмуро осмотрел заляпанные грязью сапоги. – Те уже сами их браткам продадут и без нас обойдутся.
Серега счел за благо промолчать.
– У вас в селе братьев много? – Обоз вновь начал движение, и я ухватился за доски борта.
– В селе нету. И на Базе в начале года вербовочный пункт закрыли. А то наплетут молодым дурням сказок, а те и рады вербоваться. – Михаил Григорьевич передал вожжи сыну. – И не смей больше с Ефимовым якшаться! Возьмут особисты на карандаш – наплачешься.
– Наплетут сказок, – передразнил отца Серега. – Нешто лучше в нашей дыре всю жизнь зад морозить?
– Ох, как мы заговорили! Ну иди в Братство запишись, коль зад морозить не хочешь. У них там прям Африка!
– Не-э-э. Я в Северореченск двинуть думаю.
– И за что Господь наказал меня сыном-идиотом? За какие грехи такие смертные? – закатил глаза Михаил Григорьевич. – Медом тебе там намазано?
– Медом! Сам же видел – там уже больше месяца тепло стоит. И в сентябре не каждый год снег выпадает, – запальчиво привел, видимо, давно обдумываемые аргументы Серега. – А у нас что? Снег только две недели как сошел.
– Эх, дитятко ты неразумное, – постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем его отец. – Сам посуди: как ни крути, семь-восемь месяцев в году там снег лежит. И сеном они запасаются на эти самые восемь месяцев. Потому как снежные ягоды, серый мох и русальи водоросли у них не больно-то и растут. Вот и пускают они осенью почти всю скотину под нож. Тебя ж солониной и мороженой ягодой всю зиму покорми – на стену полезешь.
– Мясо они морозят, – не очень уверенно возразил Сергей. – И урожая куда больше нашего собирают.
– Урожай – это дело. Дома кто-то мешает хозяйством заниматься? Не вижу у тебя желания на земле работать. А то смотри – в следующий раз Юрку с собой возьму, а ты картошку окучивай, коров паси. Не хочешь? То-то же. И сам подумай, кем ты в Северореченске будешь? Ни земли, ни денег, ни дела. Теплые места давно заняты. Так и пробегаешь всю жизнь в служках.
