Птицы - Торин Владимир
Учитывая, что коридор тянулся на сотни футов вдаль, напрашивался вывод, что дом, в который Финч и Арабелла попали, был поистине огромным.
В нескольких шагах от двери комнаты располагалась лестница. Откуда-то снизу раздавалась громкая музыка, словно играл оркестр. Слышались голоса и смех. Будто бы кто-то танцевал. Кажется, там в самом разгаре был бал…
И тут Финч понял, куда они попали.
– Это Уэллесби, – сказал он, поглядев на Арабеллу. – Мы в особняке Уолшшей.
Мистер Эйсгроу был древним и неумолимым, как само время. Одни говорили, что ему сто лет, другие утверждали, что это если прибавить еще тысячу. Среди прислуги ходили слухи, что он жил в Уэллесби, когда никакого особняка здесь еще не было, а на его месте располагалась крошечная лачуга в глубине леса. Кто знает, правда ли это, но несомненно было то, что дворецкий походил на одну сплошную морщину, одетую в идеально сидящий черный костюм: будто пошитые из темноты под лестницей фрак, штаны, жилетку и галстук-бабочку.
В его комнате не было ровным счетом ничего, кроме большого зеркала-стойки в витой раме. Зеркало это выглядело таким же древним, как и его хозяин: рама в некоторых местах потрескалась, петли стойки покрывала ржавчина, а зеленоватое стекло по краям затянули паутинки патины.
Мистер Эйсгроу как раз стоял перед зеркалом, поправляя и без того идеально сидевшую бабочку. Закончив, он достал из жилетного кармашка часы, бросил на них подслеповатый взгляд (левый глаз старика был затянут серой поволокой) и с досадой отметил, что они отстают на полторы минуты. В вопросах услужения господам Уолшшам полторы минуты были весьма значительным отрезком времени. В Уэллесби за полторы минуты могла начаться и оборваться жизнь.
Дворецкий отстегнул цепочку и повесил часы на завиток рамы дрогнувшего от его прикосновения зеркала, полагая, что прекрасно обойдется и без них, – благо он чувствует время не хуже этого ненадежного механизма… Как только мистер Эйсгроу избавился от часов, что-то кольнуло в сердце, и он судорожно схватился за грудь. Боль была едва различимой и непродолжительной. Дворецкий глубоко вдохнул, недовольно поморщился своему отражению в зеркале. Отражение, удрученное не меньше хозяина, понимающе покивало в ответ.
Покинув свою комнату, мистер Эйсгроу направился по узкому коридору крыла для прислуги. Лампы на стенах горели тускло – их света хватало лишь на то, чтобы не споткнуться, но старый дворецкий прекрасно знал дорогу. Свет ему и вовсе не был нужен. Более того, яркий свет его раздражал, а этот – дрожащий, робкий – отбрасывал тени, которые расползались от дворецкого по полу и стенам, словно шевелящиеся щупальца. Что ж, сейчас он чувствовал себя собой.
Коридорчик вывел на лестницу, а та – на антресольный этаж. Мистер Эйсгроу вошел в одну из дверей. Здесь располагалась панель с едва ли не сотней колокольчиков, подведенных к сонеткам по всему дому. То и дело какой-то из них звонил, и сидящий перед панелью мужчина распределял слуг и горничных, которым следовало незамедлительно явиться на вызов кого-то из господ или их многочисленных гостей.
– Мистер Уорсли, – сказал дворецкий. – Из кабинета господина звонили?
– Нет, сэр.
– А из закрытых апартаментов на четвертом этаже гостевого крыла?
– Нет, сэр.
– Хорошо, мистер Уорсли, не буду вас отвлекать.
Дворецкий покинул Сигнальную комнату и вошел в соседнюю с ней.
Это было помещение Последних Приготовлений. В противоположном его конце располагалась дверь, ведущая непосредственно в бальный зал. Под раздающееся из-за нее громыхание оркестра часть присутствовавших здесь слуг сервировала и готовила блюда с угощениями к выносу в зал, другие ожидали отмашки, чтобы их, собственно, выносить. Воздух вонял от волнения и напряжения. Движения слуг были отточены и стремительны – здесь были собраны лучшие из лучших. И все же даже лучшие порой совершали ошибки…
– Мистер Килби! – проговорил дворецкий, едва шевельнув губами, но каждое его слово было услышано. – Вынесите в зал еще один поднос с червоягодами. И на этот раз сделайте это так, чтобы вас не было заметно. Я видел, как в прошлый раз одна из гостий повернула голову в вашу сторону. Это не должно повториться.
– Слушаюсь, сэр, – ответил немолодой лакей и потащил серебряное блюдо, на котором громоздилась пирамида пурпурных ягод, к двери. Блюдо было размером с небольшой стол, ягоды на нем выстроились в довольно шаткую конструкцию, которая при любом неосторожном движении могла развалиться. Мистеру Килби следовало занести это громадное блюдо в зал, следя, чтобы ни одна ягодка с него не упала, и сделать это совершенно бесшумно и незаметно. С подобным заданием непросто было бы справиться даже цирковым силачу, эквилибристу и фокуснику, но лакею предстояло совершить это в одиночку, и дворецкий был уверен, что он справится. Ведь в ином случае мистера Килби ждет расчет, после чего его вышвырнут из Уэллесби, не дожидаясь окончания снежной бури.
Мистер Эйсгроу покинул помещение Последних Приготовлений и двинулся по коридору, ведущему в холлы и к главным лестницам. Свернув за угол, он неожиданно наткнулся на девочку. Та, увидев его, побелела и задрожала.
Девочка, невысокая и пухлая обладательница круглого лица, была одета в бежевое платье с оборками и большим бантом на животе, которое ей совершенно не шло. Русые, сероватые волосы она неумело подвила и собрала в некое подобие дамской прически. В руках юная мисс сжимала коричневый бумажный пакет, из которого торчала рыбья голова. Девочка тут же неловко попыталась спрятать его за спину.
– Что вы здесь делаете, госпожа? – спросил мистер Эйсгроу и склонился над ней так низко, будто потерял запонку, на которую та по неосторожности наступила.
– Я… я просто… – залепетала Уиллаби Уолшш – она всегда впадала в ступор при виде дворецкого. – Я шла…
– Насколько мне известно, госпожа, – сказал мистер Эйсгроу, оценивая ее затянутым поволокой глазом, – вам было велено не покидать вашу комнату на четвертом этаже гостевого крыла все время бала, но…
– Я просто… – попыталась оправдаться Уиллаби, – просто хотела разузнать, скоро ли подадут обед.
– Но, – неумолимо продолжил дворецкий, – мы все, я имею в виду прислугу, госпожа, сейчас слишком заняты обслуживанием бала, и я полагаю, вы сами найдете дорогу обратно. И я надеюсь, вы станете благоразумно держаться подальше от бального зала, а особенно от двери, что ведет в него из коридора Трефф, которую мистер Кентс всегда забывает затворить.
Уиллаби вскинула на старика испуганный взгляд. Она пыталась понять, намекает ей на что-то этот жуткий дворецкий или ей просто показалось.
Мистер Эйсгроу почтительно кивнул и скрылся в стенной нише. Девочка поглядела ему вслед и опрометью кинулась к проходу, который вел к помещениям под главной лестницей…
Дворецкий тем временем спустился по винтовой лесенке и оказался в помещениях Чепчиков. Так называлось место, где руководила экономка дома, миссис Клодхаус, степенная и начисто лишенная эмоций дама. Горничные, состоявшие в ее подчинении, были уверены, что она на самом деле не женщина, а искусно сделанный автоматон, лишь прикидывающийся женщиной. Мистер Эйсгроу представил, как бы они ужаснулись, узнав, что их догадки не слишком далеки от истины.
Когда дворецкий вошел в помещение Чепчиков, миссис Клодхаус как раз отчитывала юную горничную мисс Трезэрс, которая неверно подоткнула край покрывала в комнате одного из гостей. Так как обычно подобные сцены затягивались надолго, мистер Эйсгроу вмешался.
– Миссис Клодхаус, – сказал он. – Господин Джозеф сообщил мне, что его друг мистер Клай задержится в Штормовой зале, где он планирует допоздна наблюдать за бурей, поэтому камин в его комнате стоит начинать топить лишь за двадцать минут до полуночи.
– Я поняла, сэр, – безэмоционально кивнула экономка и снова повернулась к мисс Трезэрс, у которой лицо буквально плыло из-за обилия на нем слез: – Вы служите в самом лучшем доме во всем городе, и вы должны – нет, просто обязаны…
