У Чэн-энь - Путешествие на Запад. ТОМ IV
К изображению осеннего пейзажа:
Запах спелых плодов
Долетает из каждого сада,
Мандарин еще зелен,
Зато пожелтел апельсин.
Кипарисы и сосны темнеют.
Они словно рады,
Что серебряный иней
Покрыл их до самых вершин.
Приоткрыв лепестки,
Сотни астр вдоль оград запестрели,
Разноцветным узором
Блестя, как живая парча.
Где-то слышится песня
И вместе с напевом свирели
К облакам улетает,
В осенних просторах звуча.
К изображению зимнего пейзажа:
Как ясны небеса
После нескольких дней снегопада!
Легок воздух морозный,
И снег под ногами хрустит.
Удивительной стала
Хребта голубая громада,
Скал причудливый гребень,
Как белая яшма, блестит.
В печках тлеет кизяк,
Тянет запахом добрым и милым:
Это пахнет из комнат
Топленым, густым молоком.
Звонко девы поют,
Прислонясь к изумрудным перилам,
И в цветных рукавах
Прячут зябкие ручки тайком.
Правитель еще больше обрадовался, когда прочел эти стихи, так подходившие к стихам на картинах. От удовольствия он даже прочел вслух последнюю строку: «Звонко девы поют, прислонясь к изумрудным перилам, и в цветных рукавах прячут зябкие ручки тайком». Правитель тут же велел переложить на музыку стихи Сюань-цзана, и весь день музыканты их исполняли.
В это время Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн пировали в беседке Весна. Каждый из них хлебнул несколько чарок вина и слегка захмелел. Они собрались было пойти за своим наставником, но, увидев, что он сидит вместе с правителем, раздумали. Чжу Ба-цзе разобрал хмель, и он принялся горланить:
– Эх-ма! До чего же весело живется! Сегодня уж я наелся и напился как следует! Пока сыт, надобно пойти поспать!
– Да разве можно! – засмеялся Ша-сэн. – Ты, братец, видно, совсем не занимался самоусовершенствованием. Как же можно сразу спать после такой сытной еды?
– Что ты понимаешь! – возразил Чжу Ба-цзе. – Есть такая пословица: «Кто поевши не растянется, тот жир себе не нагуляет!».
В это время в беседку вошел Сюань-цзан и накинулся на Чжу Ба-цзе.
– Мерзавец! Совсем обнаглел, мужлан этакий! – гневно закричал он. – Где ты находишься? Как смеешь горланить здесь! Знаешь ли ты, что, если правитель рассердится, тебе несдобровать?
– Ничего он мне не сделает! – ответил Чжу Ба-цзе. – Мы породнились с ним, и он должен относиться к нам как к родственникам. Ему даже и укорять нас теперь неудобно. Как говорится, мы с ним «неразлучная родня, разлюбезные сватья»! Чего же ты боишься? Мы ведь шутим…
Наставник не вытерпел. Он грозно прикрикнул на Чжу Ба-цзе и обратился к остальным ученикам:
– Ну-ка, держите покрепче этого дурака! Я ему всыплю сейчас двадцать палок, чтобы он прозрел!
Сунь У-кун не долго думая схватил Чжу Ба-цзе и повалил ничком, а наставник вооружился палкой и принялся бить его.
– Отец! Зять! Смилуйся! Пощади меня! – завопил Чжу Ба-цзе.
Стоявшие сбоку придворные чины вступились за него. Чжу Ба-цзе с трудом поднялся на четвереньки и загнусавил:
– Хорош дорогой гость, нечего сказать! Вот так «зять»! Еще не породнился, а уже начинает расправляться по-царски!
Сунь У-кун зажал ему рот и крикнул:
– Замолчи! Ложись лучше спать скорее!
Они провели еще одну ночь в беседке Весна. На другой день с самого утра снова началось пиршество.
В радости и веселье незаметно прошло несколько дней и, наконец, наступило утро счастливого дня, – двенадцатое число! Чины трех разных отделов, состоявшие при стольничьем приказе, явились к правителю с докладом:
– Со дня получения всемилостивейшего повеления восьмого числа было начато сооружение свадебного помещения для уважаемого зятя, каковое ныне уже закончено! – сообщили они. – Все готово для приема приданого от царевны-невесты, и мы почтительно пребываем в ожидании оного. К свадебному пиру тоже все готово. Скоромных и постных яств будет подано более, чем на пятьсот столов!
Государь был очень рад и уже хотел предложить своему нареченному зятю отправиться на пир, как вдруг из внутренних покоев дворца появился придворный чин. Он предстал перед государем и доложил ему:
– Десять тысяч лет тебе здравствовать, государь! Тебя просит пожаловать матушка-государыня! – проговорил он.
Государь тотчас же направился во внутренние покои. Тем временем царицы из трех дворцов и придворные девы из шести палат провели царевну-невесту во дворец Озаренный солнцем и там весело шутили. Вот уж поистине всех этих девиц можно было бы сравнить с букетом цветов или с разноцветной парчой! Они были так прелестны, что, право, превосходили любую красавицу из Лунного дворца и даже из небесных чертогов. И уж во всяком случае ни одна из них не уступала придворным служительницам бессмертной Небесной царицы.
Вот послушайте, что говорится о них в стихах:
Прекрасная свадьба!
Радость! Радость! Радость!
Веселитесь и пойте,
В брак вступает чудесная пара,
На прекрасной царевне
Муж достойный желает жениться,
А невеста красива
И нежна, как цветок ненюфара,
С ней и лунной царице –
Величавой Чан Э – не сравниться!
На вишневые губки,
На жемчужные зубки взгляните,
На пунцовые щечки,
Что алее весенних пионов,
В волосах, как живые,
Золотые колышутся нити,
И блестят ее шпильки
С головами жар-птиц и драконов.
Легок стан ее гибкий,
Словно стебель цветка молодого.
В пышный зал она сходит
По ступеням сверкающих лестниц.
Ароматами вея
И блистая одеждой парчовой.
Проплывает по залу
В хороводе нарядных прелестниц.
Встреча! Встреча! Встреча!
Мы сегодня встречаем
Ту, что всех превзошла и пленила,
И лицом и нарядом
С ней сама Мао Цян не сравнится[64],
Дев из Чу знаменитых
Красотой она дивной затмила,
Пред ее совершенством
Ниц падут все земные столицы.
Вдвое краше невеста
В ослепительном свадебном шелке,
А чиста, благородна,
Словно лилия иль орхидея.
Золотыми огнями
Блещут кольца ее и заколки,
Лишь цветок или яшма
Красотою сравнились бы с нею.
Лик ее набеленный
Выражает и знатность и славу,
Брови тонки, как нити,
Как далеких вершин очертанья,
Средь нарядных подружек
Выступает она величаво,
А улыбка и взоры
И скромны и полны обаянья.
Прекрасна! Прекрасна! Прекрасна!
Как небесная дева,
Как бессмертная дева – прекрасна!
Сколько прелести гордой
В каждом взоре ее, в каждом жесте!
Все любви в ней достойно,
Все волнует глубоко и страстно,
И помада и пудра –
Все к лицу нашей юной невесте.
Право, можно подумать,
Что явилась она в это утро
Не из царского дома,
А с далекой вершины Тяньтая.
Так изящны манеры,
Так звучат ее речи премудро,
Так сияет улыбка,
С нежных губ ароматом слетая.
Под мелодию флейты,
Под родные девичьи напевы
В хороводе веселом
Вьется птицей она золотою.
Пусть нежны и красивы
Вкруг нее благонравные девы –
Ни одна не сравнится
С бесподобной ее красотою!
Свадьба! Свадьба! Свадьба!
Орхидеями пахнет,
Веет мускусом пряным и томным,
Молодые красавцы
Перед входом рядами застыли,
Девы пестрой толпою
Собираются в зале огромном,
И придворные дамы
Свои пышные платья сменили.
А царевна-невеста
Одеянием новым блистает,
3 Взбиты пышной прической
Благовонные, черные пряди,
Из-под верхней одежды
Разноцветная юбка спадает.
И горят самоцветы
На ее драгоценном наряде.
Вот послышались в зале
Звуки музыки дивно согласной,
И в кружащемся танце
Цвет лиловый смешался с пунцовым,
И для радостной встречи
Этой царственной свадьбы прекрасной
Мы в счастливое утро
Собираемся в зале дворцовом!
Вернемся, однако, к правителю, который прибыл во дворец Озаренный солнцем. Навстречу ему вышли царицы и придворные дамы, ведя царевну. Остальные пышно разодетые девы и прислужницы тоже сопровождали их. Правитель занял свое место и был в самом благодушном настроении. По окончании церемонии поклонов, совершенных царицами и всеми остальными, государь обратился к царевне.
