Александр Волков - Пришелец
— Все думаешь? — усмехнулась она, переступая порог и бесшумно затворяя за собой дверь кельи.
— Иногда случается, госпожа игуменья, — забормотал я, привычно опускаясь на колени, — все работаешь, работаешь, и вдруг, знаете, как будто затмение найдет…
— Затмение, говоришь? — переспросила она, задувая свечу и погружая ее в широкие складки мантии. — Это плохо, если затмение, совсем плохо…
— Я тоже, знаете, опасаюсь… Опять же лунатизм — как бы чего не вышло…
— Не бойся, у меня не выйдет, — проговорила Хельда, медленно проходя вдоль гобеленов и пристально вглядываясь в изображения из-под приподнятого капюшона.
— Да я не про вас, — придурковато залепетал я, — про себя!..
— Про себя… О себе… Все только о себе да о себе… — задумчиво повторила Хельда, не отрывая глаз от рыцаря на вздыбленном, пронзенном сарацинским копьем коне. — Нет бы о нас подумать, обо мне…
— Да я… Ты!.. Ты!.. — невольно вырвалось у меня. — Неужели ты хоть на миг…
— Молчи! — мягко перебила меня Хельда. — Я все знаю и ни в чем не упрекаю тебя… А все, что ты прочел на этой ржавой железке, — вранье… Так, записки сумасшедшего…
— Неужто все?
— Ну, половина…
— Так-таки половина?..
— Ну даже если треть или четверть — кто считает?
— Тюремные врачи свидетельствуют, что порой у приговоренных к смерти в ночь перед казнью открываются необычайные математические способности.
— Поздновато…
— Был даже случай, — сказал я, — когда один помилованный на эшафоте сделался впоследстии знаменитым астрономом.
— Повезло бедняге…
— И не только ему, — сказал я, — все человечество…
— Довольно про человечество! — опять перебила Хельда. — Тебе много осталось?
— Все зависит от тщательности обработки, — сказал я.
— А точнее?
— Максимум полгода, — ответил я.
— Уложись в три месяца, и можешь идти, — вдруг сказала она, резко обернувшись ко мне и откинув на спину капюшон, — я тебя отпускаю!..
— Куда? — спросил я, не поднимаясь с колен и спокойно выдерживая ее взгляд.
— Куда хочешь!.. — усмехнулась она. — Свобода! Полная свобода!..
— Неужто?.. А впрочем, конечно, — чего возиться: плита, герб, эпитафия — много чести!..
— По барину и говядина…
Меня несколько покоробило от этой нарочитой, подчеркнутой грубости выражения. Хельда как будто провоцировала меня на ответную резкость, но я не принял вызова и продолжал вести беседу на простой человеческой ноте, вполне понятной в устах того, кто не только смирился с участью смертника, но и принял ее без малейшего душевного смятения.
— За что ты меня так ненавидишь? — спросил я.
— Ненависть… Любовь… Это все слова, слова… — задумчиво повторила Хельда, проходя вдоль гобеленов и легкими дуновениями гася свечи, укрепленные в блестящих чашечках высоких тонких канделябров.
— Ненавижу? — вновь повторила она, оборачиваясь ко мне. — Нет-нет, ты ошибаешься — это было бы слишком просто!
— Так вот почему ты устроила этот спектакль! — воскликнул я. — Боишься простоты?
— Простота — это смерть.
— Да что ты говоришь! — Я всплеснул руками и уселся на полу, скрестив ноги и со всех сторон подоткнув под себя обтрепанные полы своей хламиды. — Надо, значит, несколько усложнить — да?.. Пробуждения среди замшелых камней, блудницы, яд?..
— Какой… яд?
— А ты не знаешь! — расхохотался я. — Летучие пары, медленно разжижающие кровь и за пару месяцев обращающие цветущего юношу в дряхлого старика! Одного не могу понять: как твои затворницы подбирают дозу для каждого приговоренного, что они умирают в точно рассчитанные сроки? Или на последних стадиях используются какие-то более грубые методы?..
— О чем ты?.. Какие методы?..
— Кинжал… Петля… В конце концов, простой удар шестопером по темени: много ли нужно тому, у кого едва хватает сил доползти до отхожего места!..
— Что ты несешь?!. — воскликнула Хельда. — Какой кинжал?.. какой шестопер?..
— Обыкновенный!.. Со звездочкой! — насмешливо бросил я. — Думаешь, я читать не умею?.. Или недостаточно хорошо вижу, чтобы читать эпитафии при свечах?..
— Ах вот оно что! — вскрикнула Хельда. — Что ж, идем!..
Она быстро подбежала ко мне, схватила за руку, оторвала от пола, с неожиданной силой легко поставила меня на ноги и почти потащила за собой к выходу из кельи. Вскоре мы очутились на каменной площадке, откуда спускалась та самая пологая ступенчатая галерея, по которой «братья» провожали меня в гобеленовую келью. Хельда стала спускаться первой и, дойдя до первой, иссеченной генеалогическими знаками и надписями ступени, установила над ней свечу и с силой нажала пальцами на одну из плоских каменных плиток в стене. Дальний край ступени стал медленно подниматься и остановился лишь тогда, когда вся плита провернулась вокруг невидимой оси на четверть оборота и встала на ребро, открыв прямоугольную яму, по форме и размерам вполне отвечающую моим представлениям о рыцарской могиле. Хельда нетерпеливым жестом приказала мне спуститься поближе и, когда я исполнил это, взяла свечу и осветила внутренность ямы слабым колеблющимся пламенем. То, что я увидел вначале, вполне подтвердило мои весьма небезосновательные догадки: небольшое продолговатое возвышение на дне ямы было прикрыто ветхим истлевшим покровом, складки, провалы и возвышения которого образовывали явственный контур человеческого тела. Пока я молча разглядывал крест грубо вышитый на поверхности покрова, Хельда соскользнула в яму и резким движением откинула ткань с головы покойника. Я увидел гребенчатый шлем, забранный частой решеткой, наглухо затянутой махровой коростой ржавчины, но едва перед моим внутренним взором мелькнуло все то, что должно было скрываться под всей этой изъеденной оболочкой, как Хельда с рыхлым хрустом задвинула забрало под пластинчатый налобник и все мои представления растаяли как дым: шлем был пуст!
— Ну что, умник, получил? — ехидно спросила она, поворачивая ко мне лицо и указывая на темный, затянутый невесть откуда взявшейся паутиной провал. — Может, сам спустишься, потрогаешь, убедишься?.. Ну, давай прыгай, что ты медлишь? Хочешь сам поднять какую-нибудь ступень? Изволь!..
Хельда быстро задернула темный лицевой проем ржавой решеткой забрала, накинула край покрова на источенный мышами султан из конского хвоста, когда-то украшавший гребень шлема, и выбралась на край этой декоративной, неизвестно для кого приготовленной могилы.
— Вот! — сказала она, нажав пальцем на небольшую сердцевидную выемку в каменной плитке над краем ямы. — Нажимай любую, хоть все подряд!
