Маргарет Уэйс - Битва близнецов
— И продолжаешь умолять меня вернуться вместе с тобой? — насмешливо переспросил Рейстлин.
— Я могу научиться жить с сознанием того, что ты такое и что ты сделал, — негромко сказал Карамон, глядя в глаза Рейстлину. — Это тебе нужно будет учиться жить с самим собой. Иногда, особенно по ночам, бремя вины может показаться непереносимо тяжелым, но…
Карамон не договорил. Маг тоже молчал, а лицо его превратилось в непроницаемую маску, по которой нельзя было угадать ни его мыслей, ни чувств.
Карамон сглотнул. Его пальцы чуть сильнее сжались на запястье Рейстлина.
— Подумай вот о чем, — сказал гигант. — В своей жизни ты сделал кое-что хорошее, и, может быть, это твое добро намного важнее всего, что сделал каждый из нас. Легко помогать людям, когда твою помощь оценят. Другое дело — помогать тем, кто швыряет твое добро тебе же в лицо. Ты помогал тем, кто не заслуживал ни помощи, ни сострадания. Ты делал добро, даже когда знал, что все безнадежно и благодарности ты не дождешься. Верь мне… — Рука Карамона задрожала. — Ты еще сможешь сделать немало хорошего, чтобы… искупить причиненное тобой зло.
Оставь все это, вернись домой!
Вернись домой!.. Вернись домой!..
Рейстлин закрыл глаза, потому что боль в груди стала непереносимой. Его левая рука шевельнулась, приподнялась, а тонкие пальцы коснулись гигантской пятерни Карамона легко, словно мохнатые ножки паука. Голос Крисании, все еще читавшей молитву, доносился словно издалека. На веках ее закрытых глаз играли сполохи света.
Вернись домой!..
Когда Рейстлин снова заговорил, его голос был мягким, таким же мягким, как и его прикосновение.
— Ты даже не начал постигать, мой брат, какие черные преступления пятнают мою душу. Если бы ты узнал о них, то отвернулся бы от меня со страхом и отвращением. — Маг вздохнул, и по его телу пробежала легкая дрожь. — Ты прав, иногда по ночам даже я сам отворачиваюсь в ужасе от себя самого…
Рейстлин открыл глаза и посмотрел Карамону прямо в лицо.
— Но знай одно, брат мой, все эти преступления я совершил умышленно, преднамеренно. Знай же еще, что мне предстоят злодеяния еще более мрачные, и я пойду на это без колебаний и вполне сознательно.
Он бросил быстрый взгляд на Крисанию, которая, не видя и не слыша ничего вокруг, стояла в створе Врат, излучая силу и красоту.
Карамон тоже посмотрел на жрицу, и его лицо стало мрачным.
Рейстлин перехватил его взгляд и улыбнулся.
— Да, Карамон, она вступит в Бездну вместе со мной. Она пойдет впереди меня, она будет сражаться за меня с черными жрецами и мрачными магами, с призраками и духами умерших, обреченными вечно скитаться в этом царстве ужаса и теней. Ей предстоит испытать невероятные мучения, которые только способна изобрести моя Королева. Все эти испытания искалечат ее тело, погасят разум, в клочья изорвут и изранят ее. В конце концов, когда она не сможет больше выносить страдания, Крисания упадет на землю, упадет к моим ногам… окровавленная, растоптанная, умирающая. Из последних сил она будет протягивать ко мне руки, прося одного — утешения. Она не станет просить меня спасти ее — для этого у нее слишком твердый характер. Она будет просить меня об одном — чтобы я был рядом с нею в ее смертный час.
Рейстлин глубоко вздохнул, потом пожал плечами.
— Но я пройду дальше, Карамон! Я не задержусь даже для того, чтобы сказать ей слово, чтобы бросить на нее один-единственный взгляд. Почему? Да потому, что она больше не будет мне нужна. Я пойду дальше, к своей цели, и моя сила будет расти даже тогда, когда ее раненое сердце будет истекать кровью.
Рейстлин полуобернулся к Вратам и, подняв левую руку ладонью кверху, посмотрел на голову дракона на вершине Врат. Затем он медленно прочел второе заклинание:
— Белый Дракон! От этого мира до следующего мой голос призывает жизнь!
Карамон посмотрел на Врата, на Крисанию, и его разум заполнился отвращением и ужасом, но он продолжал удерживать Рейстлина за руку. Он хотел сказать еще что-то, но его брат вдруг сделал правой рукой какое-то непонятное, неуловимо быстрое движение, и гигант почувствовал, как к его горлу, к самой артерии, пульсирующей алой кровью, прижался сверкающий серебряный кинжал.
— Отпусти, — коротко сказал Рейстлин. Maг не нанес удара, но Карамон почувствовал, как истекает свежей кровью не тело — его душа. Кинжал Рейстлина перерезал последнюю нить, связывавшую близнецов, положил конец всякой духовной близости между ними. Что-то снова кольнуло Карамона в сердце, и он поморщился, но боль быстро прошла. Последняя связь между ними была оборвана. Он был свободен.
Ни слова не говоря, гигант выпустил руку мага и, прихрамывая, побрел по коридору туда, где за колонной прятался Тассельхоф.
— Последнее предупреждение, брат, — холодно сказал Рейстлин ему в спину, засовывая кинжал в ременную петлю на запястье.
Карамон не ответил, он не остановился и не обернулся.
— Берегись магического устройства для путешествий во времени, — продолжал Рейстлин насмешливым голосом. — Его починила сама Такхизис. Это Ее Темное Величество отправило кендера из Бездны. Если ты им воспользуешься, то можешь оказаться в прескверном месте.
— Это Гнимш! — воскликнул Тассельхоф, выскакивая из-за колонны. — Его исправил мой друг Гнимш. Гном-механик, которого ты убил! Я…
— Тогда воспользуйтесь им, — холодно перебил Рейстлин, и бросил отобранный у Гнимша брелок в руки Таса. — Забирай его отсюда, Карамон, и проваливай сам.
Только помни, я тебя предупредил!
Карамон успел перехватить рассерженного Тассельхофа.
— Спокойно, Тас, спокойно. Хватит. Сейчас это уже не имеет значения.
С этими словами Карамон повернулся назад и снова оказался лицом к лицу с Рейстлином. Лицо воина было бледным от усталости и боли, но на нем появилось выражение холодного спокойствия, присущее человеку, который в конце концов нашел самого себя. Погладив кендера по хохолку волос на голове, он сказал:
— Ну давай, Тас. Нам пора домой. Прощай, Рейстлин.
Рейстлин ничего этого не слышал. Он уже повернулся к Вратам и погрузился в свою магию. И все же, даже начиная третье заклятие, маг следил за тем, как Карамон взял из рук кендера магическое устройство и начал раскладывать его, превращая из ничем не примечательного брелока в скипетр.
«Пусть отправляются, — подумал маг. — Кажется, я наконец-то отделался от этого слюнявого идиота!»
Потом он поглядел на Крисанию и не сдержал довольной улыбки. Жрица стояла в круге белого света, напоминающего сияющее на снегу неяркое зимнее солнце,
— обращение к Платиновому Дракону было услышано.
Он снова поднял руки и повернулся к третьей голове, в левом нижнем углу.
