Анджей Сапковский - Божьи воины
На пне, служащем для рубки дров, оные палачи, еретики, желая превзойти в злобе и жестокости самого дьявола, их мэтра и научителя, топорами все extremitatis[248] у несчастных этих одну за другой отсекли. Такого зверства и жестокости перо мое описать не в состоянии, рука моя дрожит, lacrimae[249] из глаз льются… Николаус Карпентариус, Йоханнес Буда и Андреас Канторис, martyres de Ordine Fratrum Praedicatorum[250], замученные за Слово Божие и свидетельства, кои тому имели. Боже, Боже, к тебе взываю! Usque quo, Domine sanctus et verus, поп iudicas sanguinem nostrum?[251]
Тем временем сироты очистили церковь от всего, что представляло какую-либо ценность. Священные образы, доски со скамей и порубленные остатки алтаря, не представлявшие ценности, горели на огромном костре. По приказу Пульпана обоих искалеченных и умирающих монахов подтащили к костру и бросили на него. Стоящие веночком гуситы смотрели, как два лишенных конечностей тела бестолково шевелятся и извиваются в языках пламени. Впрочем, горели скверно, пошел дождь. Смил Пульпан щупал разорванное ухо, ругался и сплевывал.
— Поймали еще одного! — крикнули выбегающие из притвора. — Брат Пульпан! Поймали! На амвоне прятался!
— Давайте его сюда. Тащите паписта.
Тот, кого тащили гуситы, воющий, вырывающийся и дергающийся, был — Рейневан узнал его сразу — дьякон Анджей Кантор. В одной рубахе, видимо, его схватили в тот момент, когда он пытался освободиться от доминиканской рясы. Когда его тащили мимо, он заметил Рейневана и завыл:
— Господиииин Беляу! Не отдавай меня на муки! Не отдавааай! Спаси, госпооооодин!
— Ты предал меня, Кантор. Помнишь? Послал на смерть, как Иуда. Поэтому и подохнешь, как Иуда.
— Господин! Смилуйся!
— Давайте его сюда. — Пульпан указал на окровавленный пень. — Будет третий мученик. Отпе trinum perfectum.[252]
Возможно, все решил импульс, какое-то туманное воспоминание. Возможно, это была минутная слабость, усталость. Может, пойманный краешком глаза взгляд Самсона Медка, полный глубокой печали. Рейневан не до конца знал, что склонило его к действию, к такому, а не другому поступку. Он вырвал арбалет из рук стоящего рядом чеха, прицелился, нажал спуск. Болт ударил Кантора под грудину с такой силой, что прошел навылет, почти вырвав дьякона из рук палачей. Когда он упал на землю, то был уже мертв.
— У меня с ним, — пояснил Рейневан в глубокой и убийственно мертвой тишине. — У меня с ним были личные счеты.
— Понимаю, — кивнул головой Смил Пульпан, — но не делай, брат, этого никогда больше. Потому что другие могут не понять.
Пламя с ревом пробилось сквозь крышу церкви. Стропила и балки рухнули внутрь, в огонь. Через мгновение начали разваливаться и рушиться стены. В небо взвился сноп искр и дыма. Черные хлопья кружили над огнем словно вороны над полем боя.
Церковь Святой Анны разрушилась полностью. В море огня чернела только арка портала. Словно врата ада.
Всадник, влетевший на площадь, остановил покрытого пеной коня перед гейтманами сирот: Яном Краловцом, Прокоупеком, Колдой из Жампаха, Йирой из Жечицы, Браздой из Клинштейна и Матеем Салавой из Липы.
— Брат Ян! Брат Прокоп развернулся от Олавы, идет через Стжелин на Рыхбах. Требует, чтобы вы незамедлительно шли туда!
— Слышали? — Краловец повернулся к своему штабу. — Табор зовет.
— Замок, — напомнил Прокоупек, — все еще сопротивляется.
— Его счастье. Командиры, к подразделениям! Грузить трофеи на телеги, сгонять коров! Марш! Идем на Рыхбах, братья! На Рыхбах!
— Привет, братья! Привет, Табор!
— С Богом, желаем здоровья, братья! Привет, сироты!
Приветственным крикам не было конца, радость встречи и эйфория охватили всех. Вскоре Ян Краловец из Градка пожимал руку Прокопа Голого. Прокоупек расцеловывал кудлатые щеки Маркольта, Ян Змрзлик из Свойшина колотил по железным наплечникам Матея Салаву из Липы, а Ярослав из Буковины стонал в могучем объятии Яна Колды из Жампаха. Урбан Горн обнимал Рейневана. Жехорс — Дроссельбарта. Цепники и стрелки сирот здоровались с табористскими копейщиками, сланские судличники и нимбургские топорники обнимали хрудимских арбалетчиков. Здоровались возницы боевых телег, при этом чудовищно, по присущей им привычке, ругаясь.
Ветер рвал развевающиеся хоругви — рядом с Veritas vincit[253], хостией и терновой короной Табора плескался Пеликан сирот, роняющий капли крови в золотую Чашу. Божьи воины ликовали, кидали кверху шапки и шлемы.
И все это происходило на фоне полыхающего и извергающего клубы черного дыма города Рыхбах, подожженного таборитами и уже раньше покинутого охваченными паникой жителями.
Прокоп, все еще державший руку на плече Яна Краловца, с довольной улыбкой смотрел на выстраивающуюся армию, насчитывающую теперь свыше тысячи конников, больше десяти тысяч пехоты и трех сотен нашпигованных артиллерией боевых телег. Он знал, что во всей Силезии нет никого, кто мог бы в поле противостоять этой силе. Силезцам оставались только стены городов. Либо — как жителям Рыхбаха — бегство в леса.
— Отправляемся! — крикнул он гейтманам. — Строиться к походу! На Вроцлав!
— На Вроцлав! — подхватил Ярослав из Буковины. — На епископа Конрада! Мааааааарш!
— Сегодня Пасхальный день! — крикнул Краловец. — Festum festorum![254] Христос воскресе! Воистину воскресе!
— Resurrexit sicut dixit[255], — подхватил Прокоупек. — Аллилуйя!
— Аллилуйя! Воспоем Богу, братия!
Из глоток сиротских цепников и таборитских копейщиков вырвалась и взвилась под небеса громовая песнь. И тут же подхватили ее мощными голосами судличники из Хрудима, щитники из Нимбурка, арбалетчики из Сланого.
Buoch vsemoguci
vstal z mrtwych zaduci!
Chvalmez Boha s veselim,
to nam vsem Pismo veli!
Kyrieleison!
Начиная движение, пение подхватили копьеносцы Зигмунта из Вранова, латники Змрзлика, за ними возницы боевых телег, легкая кавалерия Колды из Жампаха, конники Салавы, моравцы Товачовского. В конце в качестве арьергарда ехали с громким пением на устах поляки Пухалы.
Chrystus Pan wstal z martwych,
Ро Swych mekach twardych,
Stad mamy pociech wiele,
Chyrystus nasze wesele!
Zmiluy sie, Panie!
Пыль стояла столбом над Вроцлавским трактом, оставляя позади догорающий Рыхбах, таборитско-сиротская армия Прокопа Голого шла на север. В сторону темнеющей на горизонте окутанной облаками Слёнзы.
![Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/uploads/posts/books/54727/54727.jpg)
