Юлиана Суренова - Дорогой сновидений
— Нет, — тихим, но в то же время удивительно твердым и решительным голосом, в котором не было ни сомнений, ни хотя бы тени нерешительности, проговорил тот. — Приведи малышку.
— Сюда? Назад? Шамаш… — он мотнул головой, не согласный с решением бога солнца, но затем остановился. В его глазах блеснул огонь озарения: — Они… Их ответ — не простая загадка, призванная отвлечь внимание от действий? И? — Эрра весь напрягшись в ожидании решающего ответа. — Способ все-таки есть? Какой это из путей? Вперед? За грань?
— Назад.
Повелитель демонов с сомнением взглянул на собеседника. В его глазах было удивление, которое словами сорвалось с губ: — Но назад дороги нет…
— Обернись.
Тот послушно выполнил приказ бога солнца, который продолжал:
— Что ты видишь?
— Ничего я не вижу! Да если бы и видел, какая разница? Ведь малышка… Она говорила мне, что позади ее лишь пустота, ничто! И все вы постоянно повторяли, что девочка не может проснуться, потому что в мире яви ее ждет смерть.
— Позади — в пространстве, но не позади — во времени.
— Я… я ничего не понимаю! — сорвалось с губ Евсея.
— Не ты один… — Нергал на миг замер, прикусив губу, не спуская с бога солнца пристального взгляда немигавших глаз. — Ладно, — он встал со своего камня, — надеюсь, ты знаешь, что творишь. Я приведу девочку. Но прежде вот что. Я позволю тебе спасти малышку, раз уж бессилен сделать это сам. Надеюсь, у тебя получится. Но знай: если твоя попытка лишь затенит мгновение ее смерти — берегись, — в глубине его глаз мелькнул огонь нескрываемой угрозы, — я отомщу! — и, сказав это, он повернулся, зашагав к воротам своего города.
— Господин, — воспользовавшись возникшей паузой заговорил Евсей, которого в этот миг больше всего беспокоил бог солнца, когда с судьбой племянницы он заставил себя смириться. В конце концов, смерть… смерть для столь чистого невинного существа, какой она была — не самое плохое, ведь сад благих душ лучше умирающего в объятьях холода земного мира. Он оглянулся назад, на Губителя, затем, приблизившись к повелителю небес, зашептал: — Может быть… Может быть, следует позвать кого-нибудь? Твою великую сестру, например. Если что…
— Если — "что"? — колдун повернул к нему лицо, на котором, словно покрывая бледно-синеватую кожу причудливым узором краснели черточки крови. Глаза едва-едва поблескивали из-под опущенных ресниц.
— Ну… — тот растерялся. — Я не знаю… Ведь… Ну… Губитель, Он один и никто другой виноват в том, что случилось с малышкой. Но теперь почему-то проникся к ней заботой, будто она — Его посвященная… Он… Он не любит терять…
— Я тоже, — вскользь бросил колдун. А миг спустя он шагнул навстречу Мати, которую, испуганную и бледную, вел за руку Эрра. — Малыш… — он склонился над ней. — Ты помнишь меня?
— Да, — она заглянула ему в глаза, — да, Шамаш, — по ее щекам текли слезы. — Теперь я помню все, — шептали подрагивавшие губы, — и как убежала из каравана, и как, вернувшись, узнала, что отца ужалила снежная змея, как украла ягоды Меслам… Он ведь жив, мой папа? Он выздоровел? — вскинувшись, с надеждой спросила она о том единственном, что было важно для нее.
— Да, малыш, — поспешил успокоить ее колдун.
Девочка вздохнула с облегчением, затем всхлипнула: — Шамаш, прости меня, пожалуйста, прости! Я… Я не виновата! Я не хотела ничего плохого! — вскрикнула она, бросившись ему на шею.
Эрра стоял за ее спиной мрачнее черной тучи, с силой сжимая свои огромные кулаки, удерживая в них свою ярость. Он видел, сколько боли причиняли малышке воспоминания, сколько мук и страха несло сознание того, что жизнь подходит к концу. Легче не знать, не чувствовать. Просто идти, идти… И даже не заметить, как в один из мгновений перешагнешь через черту. Но, с другой стороны… Все же, в глубине души он надеялся, что бог солнца сможет спасти маленькую смертную. И поэтому он сдерживал себя, не давая выход чувствам.
— Все в порядке, милая, — Шамаш не устранился от нее, но поднял на руки, осторожно, будто младенца, — все скоро закончится, словно сон. Сон, который начинался волшебной сказкой, а потом превратился в кошмар… — шептал он ей. — Так бывает. Иногда. Даже если нам этого очень не хочется. Ты проснешься — и все останется позади.
— А остальные? Они тоже проснутся? — что бы там ни было, Мати не могла не думать о тех, кого случайно завела в своей сон. Может быть, этого требовала ее душа, а, может — так было легче сердцу, прячась от собственных страхов в заботе о других…
— Все будет хорошо. Нам нужно лишь вернуться…
— Нет! — испуганно вскрикнула девочка, крепче прижавшись к нему. — Нельзя! Позади пустота!
— Пусто, потому что никого нет, потому что мы ушли оттуда. Но когда мы вернемся, все будет иначе, — и он двинулся туда, где ждала его разверзшаяся под ногами бездна, по которой проходила дорога, ведущая не через пространство — время…
…Атен заворочался на меховом одеяле. Сон закончился как-то слишком внезапно, не было дремы, медленного пути — осмысления — лишь резкая внезапная вспышка, оборвавшая все на половине слова, половине движения.
Приходить в себя было трудно, когда разумом, памятью он все еще был в мире сна.
Затем пришла мысль… А как он вообще мог заснуть? Конечно, за последние дни и особенно бессонные ночи он ужасно устал, измучился от постоянного нервного напряжения, и, все же, поскольку именно сон был причиной всех последних бед, он страшил настолько сильно, что, казалось, караванщик никогда больше не осмелится погрузиться в него и вот, на тебе!
Но что случилось, то случилось. Атен, чуть приподняв голову, огляделся вокруг. Он был не в своей повозке, а в командной. И, поразительное дело — она двигалась!
— Это еще что такое? — он ничего не понимал, ошарашенный, даже испуганный, когда в подобные моменты в голову всегда приходили самые ужасные мысли.
Хозяин каравана, не надев шапки, даже не запахнув как следует полушубок, выскочил из повозки. Не ожидая ощутить под ногами мягкого снега открытой пустыни, он, поскользнувшись, упал, лишь по случайности не угодив под копыта оленей двигавшейся следом повозки.
— Тихо, тихо! — успевший подскочить дозорный схватил оленей под уздцы, останавливая испуганных животных. Отведя направление их движения чуть в сторону, караванщик поспешил к упавшему, помог ему подняться.
— Что с тобой, Атен? — не спуская с него пристального взгляда озабоченных глаз, спросил он.
— Вал? — только и смог выдавить из себя хозяин каравана, пораженный, глядя то на дозорного, то на окружавшую их белую пустыню. — Почему мы идем?
