Феликс Крес - Страж неприступных гор
— А как историк?
— Политика — не история. Она лишь когда-нибудь ею станет.
Она немного подождала.
— И все?
— Что я мог бы еще сказать? Ведь я не хочу выступать против твоих союзников, госпожа.
— Если выступишь — то ничего не поделаешь, — сказала она. — У мудрецов Шерни есть свои собственные дела, и если во имя этих дел они уничтожат пиратскую княжну, пусть даже мою союзницу… Полагаю, не королева Дартана обретет тогда врага в лице ее отца. А мой союз вряд ли будет столь прочен, чтобы я думала о каждом капитане корабля, который ходит под флагом поддерживающего меня каперского флота. История учит, — не так ли, историк? — что корсарами становятся ради собственной прибыли, но и на собственный риск.
— Признаю твою правоту, госпожа.
— Да, и от каждого твоего слова веет холодом.
— Ибо твои планы, королева, я считаю близорукими. А если распадется Ферен?
— Значит, меня уже не будет.
— Понимаю. После королевы Эзены пусть хоть рухнет мир.
— О нет… У меня есть сын, ваше благородие. Для меня важно, чтобы с миром ничего не случилось. В самом ли деле уничтожение Ферена приведет к катаклизму?
— Подобный риск существует. Значительный, хотя и далекий от безусловного.
— То есть так же, как и со мной, — сказала она, направляясь к стеллажу с алебардами, словно намереваясь развернуть толстые тряпки, покрывающие лезвия, и незамедлительно вооружиться на войну, однако остановилась и вернулась. — Если рискую я, то может рискнуть и Шерер.
— Если ты так утверждаешь, госпожа…
— И снова холод, — заметила она. — Ты постоянно меня упрекаешь.
— В моих глазах ты этого заслуживаешь, — отважно сказал Готах.
— Охегенед, — окликнула она, — что ты об этом думаешь? Ты командир моей стражи, отвечаешь за мою безопасность.
— Убить ее, — не колеблясь, ответил гвардеец. — Если только это возможно.
— Прекрасный командир стражи, который, однако, не король, — заявила она. — Что сказала Хайна? Напомни.
— Убить ее, — повторил Охегенед. — А если это невозможно, то помочь обуздать те силы, с которыми она сражается. Но лучше все же убить.
— Верная телохранительница; что еще она может сказать? Анесса?
— Убить ее.
— Васанева?
— Убить ее.
— Она будет жить! — заявила королева. — По крайней мере, до тех пор, пока я с ней не встречусь! Говоришь, мудрец, она появится здесь?
— Так я считаю. Хотя основываюсь на предчувствиях, — снова повторил Готах, — а те, в свою очередь, основаны на ненадежных предпосылках, касающихся «откровений» княжны, или как еще назвать ее получаемые через посредство Отвергнутых Полос «знания».
— Схватить княжну Ридарету, — приказала она. — Охегенед, договорись с Васаневой и Хайной. Вам придется действовать вместе. Требуйте все, что вам нужно, вы все получите. Впрочем, у вас и так давно все есть.
— Да, ваше высочество.
— Пойдешь теперь со мной к князю Раладану. Я хочу с ним поговорить и назвать несколько вещей своими именами. Он пришел с добрыми намерениями, а теперь он пленник, а не гость, — сказала она, снова обращаясь к Готаху. — Если бы он согласился пригласить дочь от моего имени! Но я знаю, что он не согласится. У меня нет даже тени доказательства в подтверждение искренности моих намерений. Он имеет право подозревать ловушку.
— Он посмел бы не поверить заверениям королевы?
Она смерила собеседника взглядом.
— Опять упреки? Разве я их заслужила, ваше благородие? Развлекаясь со своей Шернью, ты считаешь, что тебе можно вмешиваться в дела монархов и королевств, впрочем, просто не в свои дела. Но если я решаю свои дела… о, это уже плохо! Это отвратительно, ибо мои дела касаются твоих. А тем временем Кеса права, ваше благородие. Она права, когда говорит: «Я уже и без того многое испортила, теперь буду сидеть дома, и все». Может, тебе следует быть рядом с ней? Она сказала Хайне, что Готах уже не играет в спасение мира, ему нужно лишь закончить некоторые дела. Это действительно так?
— Нет, — признался он. — Я уезжал из дома, желая их закончить. Но похоже, мне придется брести дальше.
Она молча кивнула. Готах спросил:
— Почему ты просто не выпустишь князя, ваше высочество? Пожалуй, это стало бы доказательством…
— В его глазах? Доказательством или хитростью. Нет, ваше благородие. Прежде всего, мне тоже хочется кое-что проверить, тщательнее оценить риск, убедиться, с кем и с чем я имею дело… Ну и вести переговоры с несколько иной позиции, — закончила она. — Когда у меня в руках будут они оба… А проявить добрую волю я всегда успею.
— Что ж, ты знаешь, что делаешь, госпожа. Больше мне нечего сказать.
— И тем не менее спасибо тебе, господин. В самом деле спасибо, — подчеркнула она. — Пути королевы Дартана не всегда совпадают с путями мудрецов Шерни. Но если даже я с тобой не соглашаюсь, то все равно ценю, что ты искренен со мной и советуешь как можно лучше. Не уезжай, пожалуйста. Наверняка я еще не раз спрошу твоего мнения.
— Да, ваше высочество.
— Тогда пообедай со мной сегодня. В узком кругу, как когда-то, в парке за домом госпожи Доброго Знака. Посплетничаем, повспоминаем давние времена… Придешь? — спросила она, наклонив голову.
— Интересно, что бы было, если бы я ответил «нет»?
Она рассмеялась.
— Ну да, — весело сказала она. — В самом деле интересно, что бы было? Но ведь ты не говоришь «нет»?
— Я говорю: спасибо, госпожа. Конечно приду.
Она коснулась диадемы на лбу, проверяя, не перекосилась ли та от смеха.
— Прямо? — спросила она. — Говорите!
— Прямо, ваше королевское высочество, — ответили они и поклонились, когда она вышла.
10
Китар очень быстро понял, как глупо он поступил, отказавшись от морского путешествия.
Он вообще не знал Дартана. Точнее, он знал портовые города и был о них хорошего мнения. Во всем остальном, однако, он полагал, что Дартан — край, похожий на Армект. Он что-то слышал о скверных дорогах, паршивых придорожных гостиницах… Но все то, что ему говорили, не имело ничего общего с действительностью. Перед удивленным армектанцем открывался край бесчисленных противоречий, ничем не обоснованных различий. Как могли рядом с самыми густонаселенными и самыми богатыми городами Шерера существовать самые бедные и грязные деревни, в которых жили не люди, а двуногое быдло? Почему выходившие из ворот этих прекрасных городов дороги переставали быть дорогами точно в том месте, до которого доставал взгляд от городских ворот? Почему на каждые пятьдесят миль реки приходился только один мост, а броды не были обозначены? И почему — почему, во имя всех Полос Шерни? — коллегой прекрасного хозяина постоялого двора, умевшего говорить на всех языках мира, знавшего все блюда мира и обычаи каждого края, оказался дикий разбойник, живший со свиньями (именно так!) в одной комнате, а другую, с курами, предлагавший путникам? Первый держал гостиницу на главной улице Сейена, второй жил десятью милями дальше, собственно, на той же самой улице, поскольку ее продолжением служила дорога в «Золотую» Роллайну… Что все это значило? Или в этом краю никто не путешествовал?
