Энгус Уэллс - Темная магия
Брахт шел за ней, и Каландриллу показалось, что терновник расступился, открыв узкую тропку. Керниец ступил на нее, Катя — за ним, заключал процессию Каландрилл. Оглянувшись назад, он увидел, что терновник опять сомкнулся, скрыв доступ в Лес, и костер лыкардов превратился в далекий огонек на открытом лугу. Перед Каландриллом и его друзьями поднимались ясени и рябины, и повсюду скользили быстрые тени стражей Священного леса. Та груагача, что ждала путников на опушке, не оглядываясь, вела их глубже и глубже в Лес, мимо подлеска, прямиком к огромным дубам, которые и составляли основную массу Леса. Груагача остановилась под толстыми сучьями крепкого дуба и замерла, став почти невидимой, словно была отростком или веткой огромного дерева. Затем она опять помахала им и издала несколько шелестящих звуков, будто ночная птица.
Сообразив, что трое путников ее не понимают, она раздраженно щелкнула острыми зубами и ткнула пальцами сначала в них, потом в их лошадей. Брахт задержал на мгновение взгляд на существе, а затем осторожно, словно спрашивая разрешения, вставил ногу в стремя. Груагача энергично закивала головой, и керниец вскочил в седло, пригнувшись, чтобы не удариться головой о нижние ветви дуба.
— Да как мы здесь проедем на лошадях? — спросила Катя, указывая подбородком на освещенную Луной чащу. — Днем еще может быть, но не ночью.
Груагача раздраженно просвистела, и Брахт сказал:
— Делай, как она говорит.
Катя пожала плечами и вскочила в седло, то же сделал и Каландрилл. Груагача одобрительно кивнула, повернулась и, жестом приказав следовать за ней, скачками понеслась вперед.
Она бежала на четырех конечностях быстро, как конь, и путникам ничего не оставалось, как постоянно пришпоривать лошадей, молясь о том, чтобы низко нависающие сучья не выбили их из седла.
Опасения оказались напрасны. Дубы, как минутами раньше терновник, поднимали сучья, пропуская их вперед. Путники успокоились и выпрямились в седле, следуя за груагачей в глубь Куан-на'Дру.
Существо маячило у них впереди все время на одном и том же расстоянии. Другие, груагачи пропали, и лишь изредка неясные тени пересекали лунный луч то справа, то слева от них. Каландрилл понял, что груагачи скачут по деревьям с невероятной цепкостью и ловкостью, лишь изредка касаясь земли. Каландрилл предположил, что они сродни обезьянам, которых он видел в джунглях Гаша. Куда же их ведет груагача? К Ахрду? Видимо да, решил он, ибо без божественного вмешательства они не смогли бы скакать так быстро. Лошади перестали нервничать и неслись галопом свободно, словно скакали по открытой равнине, чувствуя то, что не могли видеть глаза их наездников. Дубы все более смыкались, и, хотя ветви их и поднимались, пропуская путников, Каландрилл начал опасаться, что если они будут продолжать двигаться с такой же скоростью, то произойдет несчастье. Они скакали цепочкой, замыкающим в которой был Каландрилл. Он все время опасался налететь на ветку. Перед каждым из них дубовые ветки вздымались очень высоко, а потом опускались так низко, что даже лошади без наездника было не пробраться. И все же груагача мчалась вперед, а они за ней, и странным образом не сталкивались со стволами и переплетающимися толстыми ветвями. Ничто не мешало их продвижению, словно дубы пропускали их сквозь себя, отступали в сторону на резвых деревянных ногах. Каландрилл несколько раз оглянулся, но позади видел только плотный, непроницаемый ряд деревьев.
И по мере гонки в нем начало нарастать чувство умиротворенности, поразительного спокойствия. Только сейчас Каландрилл сообразил, что Лес полон самых обыкновенных ночных звуков: шелеста листвы под ветерком, пения ночных птиц, криков ночных животных, стука копыт по древней земле. Но, несмотря на это, в Лесу стояла тишина. Только это была не та угрожающая тишина, что окутывала опушку Леса, а спокойная, полная почитания, сродни той, что стоит в храме. Время словно вышло из своих берегов, бег коней, казалось, замедлился, хотя Каландрилл знал точно, что несется вперед сломя голову. Перестук копыт был ровным, убаюкивающим, как раскачивание лодки на поверхности спокойного моря. Деревья уносились назад сплошным расплывающимся пятном, как под водой. Тут и там чащу пронизывали лучи лунного света, ложась на землю странными тенями, которые плясали под неслышную музыку. Все как во сне, подумал Каландрилл.
Это не сон, произнес странно знакомый голос у него в голове. Вы же сами желали проехать через мой Лес.
— Истинно, — отвечал он, и слово это было сорвано у него с губ сильным ветром, бившим ему в лицо от быстрой скачки.
И вы думали, я откажу в просьбе Брахта? Разве дважды уже не доказал я, что он мой избранник? Один раз — в Лиссе, и теперь — залечив его раны.
— Истинно, — согласился Каландрилл, узнавая беззвучный голос и вспоминая биаха, предупреждавшего их о предательстве Рхыфамуна. — Благодарю тебя.
Разве могу я отвернуться от тех, кто бьется за меня? Могу ли отказать я им в помощи? Груагача доведет вас в целости и сохранности до противоположной оконечности Леса.
— Встретим ли мы там Рхыфамуна? Обгоним ли его?
Этого мне знать не дано. (Каландриллу показалось, что в голосе бога зазвучало сомнение.) Он не заходил в Куан-на’Дру. И не зайдет, ибо даже ему не дано противостоять моим стражам. Даже ему не дано ступить безнаказанно в мои владения.
— А это значит, мы его обгоним.
Быть может. Будем надеяться. Во имя спасения моего и вашего.
— Ему отказано в гостеприимстве становищ, он вынужден охотиться. Это замедлит его продвижение. Люди, скакавшие с ним, узнают, кто он, и выступят против него.
Истинно. Ибо они сбиты с пути праведного. Но он обладает силой достаточной, дабы взять над ними верх, выступи они против него.
— Он убил их? Забрал лошадей?
А может, и не только это.
Каландрилл уловил глубокое сострадание, сквозившее в беззвучных словах, и по коже у него побежали мурашки.
— О чем ты говоришь? — спросил он.
О том, что такие, как Рхыфамун, живут за пределами сострадания, человеческие чувства им неведомы. О том, что шесть жизней для него не значат ровным счетом ничего. Они лишь ступеньки на пути к достижению его цели.
Шесть человек могут дать такому, как он, не только шесть лошадей, они могут стать его пропитанием.
— Он превратился в людоеда? — ужаснулся Каландрилл, потрясенный скорее самой идеей, нежели мыслью о том, что, не заботясь о еде, колдун, может продвигаться вперед быстрее, чем они рассчитывали.
