Людмила Астахова - Злое счастье
— Не отказываю, а предлагаю еще подождать, — уточнила девушка, еще надеясь уладить все миром.
— Чего?! Более выгодного предложения? — взорвался искренним негодованием князь. — Я тебе не гожусь в мужья? Отступник тебе не пара?
— Чушь! Разве я так говорила? — возмутилась леди Гвварин.
— Ты сказала не так, но сути это не меняет! Ты прикрываешься какими-то несущественными отговорками, не приводя никаких разумных доводов.
— Они разумны! Ты просто не хочешь меня понять! — закричала раздосадованная Хелит, памятуя о том, что лучший способ защиты — это нападение, благо, униэн такой поговорки не знали.
— Неправда! Я тебя внимательно слушал. Их попросту не существует, — отчеканил Мэйтианн. — Ты уходишь от ответа.
— Нет, я никуда не ухожу.
— Хорошо, — молвил Рыжий, сжимая плечи девушки, так чтобы она не могла отвернуться. — Тогда ответь мне: я тебе не люб? Не мил? Ты уже не любишь меня?
Его невозможно не любить, как невозможно перестать дышать по собственной воле. Такого красивого, гордого, умного и отважного мужчину, равного которому нет в обоих мирах.
— Люблю, — честно ответила девушка.
— Прекрасно. Ты хочешь жить со мной? — настаивал он.
«Гораздо больше, чем ты думаешь», — сказала мысленно Хелит, и кивнула в знак согласия.
— Тогда почему ты не хочешь быть моей женой?
— Еще не время…
— Хелит! Ты слышишь меня?! Я спрашиваю о причине твоего отказа!
Мэй едва сдерживался, еще немного и начал бы трясти её за плечи. Он буквально носом чуял её нежелание говорить правду. Хелит что-то скрывала.
— Тебя к чему-то вынудил Волчара? — предположил он. — Заставил поклясться ему?
— Нет! Волчара тут не причем!
— А кто причем? Кто?
«Ктали-Руо!» — едва не призналась Хелит.
— Тебе хочется стать Верховной королевой?
Слова отшельницы горели на внутренней стороне век огненными письменами: «…когда исполнится отчая клятва и единственный из достойных обретет сокровище…»
Тяжелое гнетущее молчание он истолковал по-своему и взмолился, став пред нею на колени.
— Хелит, проси, что хочешь! Проси сокровищ земных и небесных! Проси чудес и подвигов! Но только не этого! Из-за этой проклятой короны погиб Морген, из-за неё я лишился отца, она же отняла у меня волшебный дар и часть души! Хелит, любимая! Я умру ради тебя! Но только не это!
Хелит стало дурно. Рыжий на коленях? Какое еще унижение можно измыслить для гордого князя, для сына Финигаса? Разве только принудить ползать на пузе. Она подняла его на ноги почти насильно.
— Мэй! Перестань! Не надо! Я все расскажу.
Рассказ о встрече с ангайской Зрячей — батти-бу и посещении отшельницы Ктали-руо, а также о высказанных ею условиях Рыжий слушал, как смертный приговор — молча и даже отрешенно. Но оцепенение длилось недолго.
— Какие это условия? Что ты должна сделать? — почти равнодушно спросил Мэй голосом, от которого зудела кожа.
— Одно уже исполнилось — Драконья зеница погасла, — ответила Хелит.
— А остальные?
— Я не… — её губы тряслись. — Не могу сказать тебе…
Тогда Мэй швырнул в стену резной стул, и высказал миру, богам и Тому, Чьё Имя Непостижимо все, что он думает по поводу своей жизни и судьбы.
— Сволочи! Ненавижу! Вам мало было всего! Вам мало было смирения и покорности! Вам мало было моей души! Вы теперь хотите отнять у меня еще и её? Сволочи! Скоты! — кричал он в исступлении.
Воистину Рыжий был страшен в гневе. Он бушевал и проклинал небеса, не в силах справиться со своим отчаянием.
— Мэй! Мэй! Не надо! Это я во всем виновата! Это — я! — взмолилась леди Гвварин.
— Почему, почему вы вернули ей память? — продолжал вопрошать небеса князь. — Зачем?!
Рыжий припомнил мирозданию и отцовские причуды, и его предсмертное прозрение, и даже молву людскую сделавшую из него отцеубийцу. Ничего не забыл, все вспомнил, включая свое рождение в проклятый Лойсов день.
— Мэй! Я не пойду к Читающей! Я не могу так поступить с тобой.
— Я могу… А ты пойдешь, — отрезал он и выскочил из покоев прочь, громко хлопнув дверью.
Мэй сомнамбулой бродил между деревьями в саду, не замечая как набиваются снегом домашние сапожки, не чувствуя холода и не слыша ничего вокруг, кроме мысленного жаркого монолога. От одного дерева к другому, взад и вперед, ничего не видя перед собой, но его злость была направлена вовсе не на любимую женщину, её-то как раз он ни в чем не винил. Пожалуй, на её месте Рыжий сделал бы то же самое — дошел бы до конца, до самого края, сделал бы все от него зависящее. Он не очень верил в то, что Читающая сумеет вернуть Хелит в тот страшный и нелепый мир, откуда она пришла. У него были свои причины не верить, но отговаривать девушку от попытки встретиться с великой волшебницей Мэй ни за что не стал бы. Она имеет право!
Его душила обида и злость на какого-то незримого манипулятора, дергающего их всех за невидимые ниточки, заставляя исполнять непостижимую волю. Все эти пророчества, предсказания, проклятья и знамения испортили жизнь стольким людям, в том числе и ему самому, что впору начать охоту на пророков.
«Нет в тебе должного смирения», — недовольным, полным укора тоном сказал совсем рядом Финигас.
Мэй дернулся, обернулся и увидел его, прислонившимся к серому яблоневому стволу. Снег на рыжих волосах, жестокая усмешка, знакомый наклон шеи… Или не снег это, а седина, и не усмешка, а гримаса неутолимой боли. Какой бы он ни был, но, видно, слишком тяжко видеть родителю, как мечется и тоскует искалеченная сыновья душа.
«Нет в тебе гибкости. Одно лишь упрямство и гордыня», — продолжал отец.
— Зачем пришел? Соблазнять прелестями королевского сана? — прохрипел Мэй и закашлялся. У него перехватило дыхание от волнения.
«Вот еще! Пусть тебя женщины соблазняют».
И снова эта усмешка. А в ней, словно червячок в яблоке, — печаль пополам с разочарованием. Ну и пусть! Никто не идеален.
— Ты уже не властен надо мной! Кончилась твоя власть! Еще тогда — в Мор-Хъерике! — напомнил Рыжий, звенящим от напряжения голосом. — Я — Отступник!
«Ты так думаешь?» — иронично обронил Финигас. — «А что же я здесь делаю? Мне положено в Чертогах Воинов драться со своими бесчисленными врагами да брагу пить, не пьянея, а я в алаттском саду торчу. Думаю, это потому, что я по-прежнему с тобой и до сей поры остаюсь твоим господином. Господином твоей памяти, господином твоего духа и помыслов. Скажешь — нет?»
Мэй уж было открыл рот, чтоб гаркнуть: «НЕТ!» — но вовремя остановился. Если быть честным с собой, если осмелиться признаться, то выходит снова прав отец?
