Грегори Киз - Духи Великой Реки
— Если опасность так велика, может, мне и лучше умереть. Когда я доберусь до истоков, разве бог-Река не захватит меня?
— Не захватит, если ты будешь сильна. Изменчивый не способен видеть свой исток, как ты не можешь видеть собственный мозг. И тебе уже случалось раньше противиться ему.
— Это было так трудно, — прошептала Хизи. — Я чуть не проиграла. Может быть, мне следует умереть.
— Не-ет, — ласково проворковала Охотница и, к удивлению Хизи, положила ей на плечо совсем человеческую, хоть и покрытую мехом руку. — Он ведь со временем сотворит другую такую же, как ты. Может быть, ему на это потребуется тысяча лет, но он обязательно создаст вместилище своей силы. В том-то и парадокс — по крайней мере так говорит Карак, — что только та, которая способна вместить силу Изменчивого, может уничтожить его. Не знаю, так ли это, но если Карак прав, то шанс, что появляется у Брата, шанс и для нас. Карак явно ждал такой возможности много лет. Я предпочитаю не полагаться на его слова, но тут даже у меня нет выбора. — Охотница взглянула в лицо Хизи своими львиными глазами с вертикальными зрачками. — У тебя его нет тоже. А теперь смотри.
Хизи почувствовала, как встрепенулся в ней лебедь. Она закрыла глаза, а когда открыла их, увидела то, что представало глазам птицы. В единое мгновение странные цвета потустороннего мира сменились синевой неба и зеленью травы, — лебедь сквозь поверхность озера вынырнул в знакомый Хизи мир.
По равнине, где раньше Хизи видела похожую на паука тварь, скакало менгское войско. Лебединые крылья несли ее над всадниками; птица кружила над ними, позволяя теплым потокам воздуха, поднимающимся от земли, поддерживать себя. Рядом летела, как увидела Хизи, еще одна птица — остроклювый сокол с львиными глазами Охотницы.
Хизи следом за соколом спикировала вниз; теперь она могла различить усталые лица воинов, могла даже разглядеть капли пота у них на коже.
И тут, со смешанными чувствами радости и ужаса, Хизи увидела Гана. Верхом на лошади! В его позе сквозила усталость, но в глазах горел огонь мысли, который никакому изнеможению не удалось бы погасить.
Рядом с Ганом Хизи увидела еще одного знакомца — Мха. И теперь она разглядела то, что было скрыто от нее раньше: в груди Мха теснились духи. Неудивительно, что бык явился на его зов, неудивительно, что юноша беспрепятственно преодолел мчащуюся навстречу массу животных! Он был гаан, великий шаман.
Рядом с Ганом и Мхом ехал еще кто-то, от кого, даже на взгляд смертных глаз, исходила такая сила и кто внушал такой ужас, что ошибиться было невозможно: это был пожиратель жизней, тот самый черный паук.
Это был Йэн.
Хизи пришла в себя на крыше дамакуты, сжимая затекшими пальцами барабан; ее лицо было мокрым от слез. Все ее страхи вновь обрушились на нее, когда сквозь поверхность озера она вынырнула в мир живых — это было почти невозможно вынести. Хизи долго, дрожа, сидела на том же месте, и с каждой слезой, казалось, ее сердце и она сама опустошается; наконец ею овладел ужас: вот-вот ее кожа съежится, спадется, не наполненная ничем изнутри. Хизи поспешила спуститься обратно в дамакуту, все еще продолжая плакать. На цыпочках она ходила по залам и комнатам, пока не нашла среди спящих того, кого искала. Хизи свернулась клубочком рядом и прижалась к нему; проснувшийся великан, ничего не говоря, обнял ее своими огромными руками и стал ласково укачивать. Так она и проспала остаток ночи — под защитой Тзэма, словно пятилетняя кроха; как бы ей хотелось и правда оказаться маленькой девочкой…
За завтраком Перкар обратил внимание на то, какой усталой и измученной выглядит Хизи. Под глазами девочки лежали темные круги, лицо ее осунулось. Она едва коснулась поданного им завтрака, хотя такой вкусной еды им не приходилось пробовать уже давно, — белые булочки, колбасы, свежие яйца. Конечно, сам он с тем же успехом мог жевать опилки, — он не спал до рассвета, да и тогда, стоило юноше задремать, его преследовал все тот же кошмар: богиню потока, его любимую, пожирало чудовище.
На мгновение у него мелькнула мысль: не было ли послано Хизи такое же видение, раз она тоже наполнена холодной решимостью. Он выплакал все свои слезы: теперь для него не оставалось ничего, кроме смерти и убийства — смерти его собственной или смерти тискавы, Перкару это стало безразлично.
Какая ирония: богиня отвергла его любовь, потому что не хотела видеть, как он будет стариться и умрет… Память об этом будет двигать его вооруженной мечом рукой.
После завтрака Перкар решил поговорить с Хизи. Он очень старался заставить свой голос звучать не так холодно; часть его души хотела поинтересоваться, что беспокоит девочку, обнять ее и утешить, но у Перкара не было на это сил, да к тому же в своем теперешнем настроении она, наверное, оттолкнула бы его. Это еще увеличило его холодность: какие бы теплые чувства ни возникли между ними, они были обречены, Перкар не сомневался. Он никогда не был откровенен с Хизи, никогда не рассказывал ей всего, что знал, а теперь уже и не расскажет. Уничтожение Изменчивого — слишком важное дело, чтобы зависеть от капризов тринадцатилетней девочки, даже если Перкар и испытывает к ней привязанность. В конце концов ему, может быть, придется насильно тащить ее к истокам Изменчивого. Юноше не хотелось делать этого, но если иного выхода не будет… Теперь он не поколеблется.
— Мы отправляемся в полдень, — сказал Перкар Хизи. — Шелду и его люди будут нас сопровождать.
— Это хорошо, — пробормотала Хизи. — Воины нам могут понадобиться.
— Почему ты так говоришь? — спросил Перкар; он слышал, как холодно звучит его голос, но ничего не мог с собой поделать.
Выражение лица Хизи не оставило сомнений в том, что она заметила тон Перкара: в глазах девочки отразились боль и гнев, потом их сменила бесконечная усталость.
— Не имеет значения, — прошептала она. — Я буду готова в дорогу к полудню. — Она отвернулась, и Перкар впервые заметил, что Хизи сменила менгские одежды на желтую вышитую юбку и шерстяную блузу, какие носят женщины его народа. Это почему-то казалось неправильным — одежда менгов подходила Хизи больше.
— Да, — сказал Перкар, ни к кому не обращаясь, — я тоже буду готов к полудню.
Краем глаза он заметил, как укоризненно и встревоженно смотрит на него Нгангата, но лишь пожал плечами и двинулся в сторону конюшни.
Перкар оглядел Свирепого Тигра, гадая, согласится ли когда-нибудь животное терпеть его на своей спине. Последняя попытка сесть на непокорного жеребца, через два дня после бегства Мха, закончилась тем, что тот сильно укусил юношу, и Харка, «чтобы преподать урок», лечил его целых три дня. После этого Перкар решил, что нет смысла пытаться снова, и в сотый раз пожалел, что дал погибающему Удачливому Вору клятву заботиться о его скакуне. С другой стороны, Свирепый Тигр не возражал против вьюков, а в их путешествии без вьючных лошадей не обойтись. Просто жалко было не использовать по назначению такого прекрасного боевого коня, тем более что его собственный жеребец, Тьеш, делался в последнее время все более капризным — может быть, потому, что кругом было слишком много непривычных запахов. Перкар навьючил Свирепого Тигра и кончал седлать Тьеша, когда в конюшню вошел Нгангата и кивнул другу.
