Птицы - Торин Владимир
И все равно Финч мгновенно узнал его.
– Дедушка? – ошеломленно проговорил мальчик.
Птицелов опустил трость, а затем опустил и шарф. Это действительно был дедушка, Корнелиус Фергин.
– Здравствуй, Финч, – сказал он таким обыденным голосом, словно встречал внука из школы.
Если бы кого-то столкнули с лестницы, при этом саданули по голове стопкой учебников, расквасили нос брошенным башмаком и еще при этом хлопнули ладонями по ушам, он бы даже близко не испытал того шока, который пришелся на долю Финча в тот момент.
Финч стоял и глядел на дедушку, который был одет в злодейское пальто, который едва не убил человека тростью прямо на его глазах, и не понимал. Не понимал, что думать, что чувствовать. Он дернулся и попытался сделать шаг.
– Советую тебе не подходить ближе, – сказал дедушка. – Здесь сильно дует. Еще простудишься…
Это не было заботой, слова дедушки прозвучали как жестокая насмешка. Финч глядел на этого человека и не узнавал его. Незнакомец не сутулился, как дедушка, не хромал, как дедушка, руки у него не дрожали, как у дедушки. А выражение его лица… холодное, отстраненное, злое… Нет, Финч точно не знал этого человека.
– Я… э-э-э… ты не можешь… не можешь быть… – это все, что он смог выдавить из себя.
– Может, и правда все-таки отсталый? – прищурившись, пробормотал дедушка, глядя на Финча.
Он засунул трость в петлю на поясе на манер шпаги, подхватил с пола фонарь-маяк и взялся за ручку чего-то, отдаленно напоминавшего зонт. Быстро подняв его над головой, он несколько раз резко сжал кисть, запуская механизм. С шумом заработали винты, и Птицелов, бросив на прощание равнодушный взгляд, подошел к окну и дернул рычаг в стене, после чего одним движением вспрыгнул на подоконник и исчез в буре.
Штормовые ставни начали закрываться, отсекая снежное щупальце метели, словно медленно опускающимся ножом. Буря врезалась в них, она сопротивлялась и бесилась, но ей было не по силам преодолеть заслонку. В какой-то момент ставни опустились полностью, и грохот стал тише. В щели по краям ставен начал пробираться снег.
Арабелла бросилась к проему и быстро закрыла окно. Гул тут же стал едва различим, словно никакой бури только что в комнате не было. Хотя сугробы налетевшего снега свидетельствовали об обратном.
Сергиус Дрей не стал дожидаться, когда «племянница» зажжет свет. Он вскочил на ноги и бросился прочь из комнаты, отшвырнув по-прежнему стоявшего в оцепенении Финча в сторону. Судя по раздавшемуся через пару секунд грохоту захлопнутой двери, он выбежал и из квартиры тоже.
Арабелла подошла к столу и в скупом свете, проникающем в комнату из коридора, нашарила лампу, спички и зажгла фитиль.
Дрожащий свет лампы слегка разогнал темноту, и дети увидели то, что до того в ней скрывалось. На полу в снегу лежал развороченный сверток скомканных простыней, похожий всего лишь на очередной сугроб, а рядом с ним…
Арабелла в ужасе зажала рот руками. А Финч непроизвольно распахнул свой от охватившего его потрясения.
На полу рядом с простынями лежало крошечное белое тельце, свернувшееся калачиком и обнявшее тонкие коленки маленькими ручками. Голова с острым носом повисла набок. Хрупкая шейка была свернута, и из-под кожи уродливо торчал позвонок.
Зрелище это просто не укладывалось в голове. Сергиус Дрей… убил… младенца!
И тут откуда-то снизу раздался крик.
Пронзительный, полный боли и отчаяния, полный ненависти и непонимания, совершенно нечеловеческий крик мадам Клары Шпигельрабераух заполонил весь дом.
Глава 13. Дом затаившегося кошмара. Начало
Это место походило на самую настоящую трубу. Труба была проложена сквозь бурю, и от земли ее отделяло никак не меньше семи этажей. Снег создавал ее своды, стены и днище, но метель никак не могла проникнуть внутрь.
В трубе стояла опустошающая мертвенная тишина, словно кругом не выл безумный ветер и снаружи не вились с грохотом снежные жгуты. Здесь было невероятно спокойно, будто бы даже умиротворяюще – как только привыкнешь, разумеется. Любое эхо умирало почти мгновенно, поэтому звук шагов звучал весьма странно, как, собственно, и голоса двух детей – мальчика с синими волосами и рыжеволосой девочки с двумя хвостиками.
Финч и Арабелла шли по этой трубе уже около двух с половиной вечностей. За время пути дети устали так, словно отправились на прогулку, слегка зазевались и ненароком преодолели половину города. Тело Финча строило из себя плаксу и ныло, а Арабелла и вовсе спотыкалась через шаг, поэтому мальчику приходилось тянуть ее за руку, чтобы она не отставала. Им ни в коем случае нельзя было останавливаться – тоннель за их спинами постепенно таял, поглощенный бурей.
– Надо идти… быстрее… – выдавил Финч, оглянувшись. Буря сжирала трубу, и ломающийся снежный край от детей отделяло уже не больше тридцати футов.
– Я не могу! – всхлипнула Арабелла. – Меня уже тошнит от всего белого! У меня глаза болят! И ноги! Зачем мы только пошли?!
Хороший это был вопрос.
«Зачем мы только пошли?»
В самом начале своего путешествия дети полагали, что в любой момент смогут присесть, передохнуть или вернуться. И уж точно они не могли подумать, что путь окажется длиной чуть ли не в секстиллион проклятых миль.
– Мы идем уже целый секстиллион проклятых миль! – заканючила Арабелла. Даже она не знала, сколько это, – просто запомнила термин из конца учебника «Странные числа», и в ее личной метрической системе это приравнивалось к «ну очень много».
Финч продолжал упорно идти вперед. Силы его и так были на исходе, и их совсем не оставалось ни для споров, ни для утешений. Но Арабелла, по-видимому, как-то умудрялась разграничить источники сил – для ходьбы и для упреков.
– Это ты виноват! Ты сказал: «Если хочешь, можешь оставаться!» Это было подло и низко такое говорить! Ты знал, что я не захочу оставаться!
Финч лишь вздохнул. Он почувствовал, что если хоть слово скажет сейчас в ответ, то справедливость, вероятно, и восторжествует, но тогда они оба умрут, сгинут в буре, которая их догонит, потому что у него не останется сил волочить эту важную птицу за собой.
Сам же он нисколько не жалел, что отправился в путь. Да он и вовсе считал, что выбора у него нет. Что ж, в каком-то смысле так оно и было.
Когда Птицелов (Финч не мог даже мысленно называть этого человека дедушкой) покинул дом № 17, окно закрылось, а Сергиус Дрей сбежал, раздался крик, который прошил все этажи будто штопальной иглой.
Его услышали почти все, кто был в тот момент в доме.
Мистер и миссис Поуп зажали уши ладонями. Как и миссис Чаттни, доктор Нокт, мистер Хэмм и оба констебля.
Вдову Лилли из квартиры № 2 крик застал в ее кресле-качалке у пустого камина, когда она вязала очередную шаль и разговаривала со своим выключенным автоматоном Макли. На миг ее будто пригвоздило криком к креслу, а Макли шевельнулся и чуть накренился набок.
Мисс Аберкромби, приходящая швея средних лет из квартиры № 3, когда раздался крик, варила в огромном казане пунш. Вся ее кухня была заполнена розовым паром, и розовая же пена ползла из котла курчавым пухом. От неожиданности мисс Аберкромби выронила поварешку.
Мистер Блувин из квартиры № 4 поливал свои ненаглядные плотоядные растения. Услышав крик, он дернул единственной рукой и неловко облил из лейки одну из самых рослых мухоловок, отчего та мелко содрогнулась, отряхиваясь, и вцепилась ему в предплечье своей пастью.
Этажом выше, из квартиры № 5, в которой обретался мистер Бру, профессиональный пьяница и философ-любитель, раздавался нетрезвый храп, но, когда закричали, мистер Бру подскочил с ковра возле кровати и ошалело завертел головой, пытаясь понять, что происходит, почему он на ковре, трезв и какой сейчас год.
В квартире № 6, которая принадлежала Жужанне Чаттни, никого не было, а автоматон-секретарь Фло никак на крик не отреагировал, потому что с самого утра его не включали.
Мистер и миссис Томкинс из квартиры № 7 с удобством устроились на диване. Миссис Томкинс читала вслух «Роман-с-продолжением» о похождениях авантюриста и искателя приключений мистера Суона, а мистер Томкинс внимательно слушал и при этом скручивал из медной проволоки фигурку странного животного с хоботом, щупальцами и дюжиной ног. Они оба не на шутку перепугались, заслышав крик.
