Гарри Гаррисон - Молот и крест
Глядя на ряды уходящих франков, Альфред повернулся к своему соправителю.
– Я удивлен, что ты по-прежнему отказываешься носить молот с нашего знамени. Я ведь ношу крест.
– Молот – знак Пути. Торвин сказал, что у него есть знак для меня. Я посмотрю его, хотя выбор труден. А вот и он.
К ним приближался Торвин в сопровождении жрецов Пути, а за ними – Гутмунд и капитаны.
– Вот твой знак, – сказал Торвин. Он протянул подвеску на серебряной цепочке. Шеф с любопытством взглянул на нее: столб с пятью кольцами-ступеньками с противоположных сторон.
– Что это?
– Это kraki, – ответил Торвин. – Столб для подъема. И символ Рига.
– Никогда не слышал о таком боге. Что вы о нем расскажете? Почему я должен носить его знак?
– Он бог поднимающихся. И путников. Он силен не сам по себе, а своими детьми. Он отец тролла, карла и ярла. И других.
Шеф осмотрел лица собравшихся. Альфред. Торвин. Ингульф. Хунд. Многих нет. Он не знает, каково состояние Бранда. Нет его матери Трит. И он не знает, захочет ли она его видеть.
Но прежде всего – Годива. После битвы группа катапультеров принесла тело его сводного брата, сына его матери, мужа Годивы. Они долго вместе смотрели на посиневшее лицо, на искривленную шею, стараясь найти в воспоминаниях о детстве какой-нибудь ключ к его ненависти. Шеф вспомнил строки из древней поэмы, которую читал Торвин. Герой говорит над телом убитого им брата: Я был твоим проклятием, брат. Не повезло нам обоим.
Так решили Норны. Я никогда тебя не забуду.
Но он не повторил этих слов. Он хотел забыть. И надеялся, что Годива тоже забудет. Забудет, что он вначале спас ее, потом бросил, потом использовал. И теперь, когда не было необходимости постоянно планировать и действовать, он понял, что любит ее так же сильно, как до того, как спас из лагеря Айвара. Но что эта за любовь, которая ждет так долго признания?
Так подумала и Годива. Она увезла тело своего мужа и сводного брата для погребения и покинула Шефа, не знающего, вернется ли она когда-нибудь. На этот раз ему придется решать самому.
Он посмотрел мимо лиц своих друзей на мрачных пленников, идущих рядами, подумал об униженном Карле, и разгневанном папе Николае, о Змееглазом на севере, который теперь обязан отомстить за брата. Взглянул на знак в своей руке.
– Столб-лестница, – сказал он. – Трудно на нем сохранить равновесие.
– Надо браться за одно кольцо за раз, – ответил Торвин.
– Трудно подниматься, трудно сохранять равновесие, трудно добраться до верха. Но на верху сразу два кольца. Одно против другого. Почти крест.
Торвин нахмурился.
– Знак Рига известен задолго до появления креста. Это не знак смерти. Нет. Это знак подъема, подъема к лучшей жизни.
Шеф улыбнулся, впервые за много дней.
– Мне нравится этот знак, Торвин, – сказал он. – Я буду его носить.
Он надел цепочку на шею, повернулся и посмотрел на туманное море.
Какой-то узел внутри развязался, боль исчезла.
Впервые в жизни он ощутил мир.
