Павел Корнев - Чёрные сны
– В фургоне уже всё...
– Лёд, давай к нам, – Напалм высунулся из раздвижной двери, определив таким образом мой выбор – заставить потесниться сидевшего рядом с водителем Ломова или лезть в фургон.
– Тесновато, однако. – Я с трудом уместился между Напалмом и Шмидтом. Как-то так получилось, что гимназисты скучковались у противоположного борта.
– На комплимент нарываешься? – хмыкнул пиромант.
– Лёд, держи, – Вера кинула тюбик со спецмазью. – Мне нормальных патронов выдали.
– Тебе хорошо, – я тяжело вздохнул и принялся обрабатывать свой боезапас. Учитывая сложность операции, парой магазинов к «Вереску» лучше не ограничиваться. Мало ли как дело обернётся.
Фургон выехал в распахнувшиеся ворота и резво покатил по расчищенной от снега дороге. Водитель старался особо не гнать, но всё же на кочках и выбоинах нас неслабо мотало, что превращало процесс смазки патронов вовсе уж в невыносимо нудное и муторное занятие. Ещё и пальцы закоченели...
Впрочем, лучше уж хоть чем-то заниматься, чем от безделья мучиться. Мои-то орлы все себе развлечение нашли, а гимназисты сидят, как кредиторы на похоронах должника.
– Напалм, ты чего такое бодяжишь? – удивился я, когда пиромант кинул в одноразовый стаканчик, до середины заполненный водой, три таблетки экомага, пару доз магистра и накапал туда же настойки железного корня.
– Коктейль Тавицкаса. – Напалм взболтал получившееся зелье. – Надо было ещё в прошлый раз его приготовить, глядишь, без отката обошлось бы...
– Смотри не переборщи с этой гадостью. – Я вытер пальцы о штанину. – И это... дай пару колёс.
– Чего?
– Экомага пару таблеток, говорю, дай. – Неприятная тяжесть позади глаз и лёгкое покалывание в правом запястье пока ещё особо не беспокоили, но лучше подстраховаться: если всё же умудрился хапнуть излучения в Коммуне, этим дело не ограничится.
– Держи.
– И воды запить, – попросил я, закинув в рот таблетки.
– Тётенька, дайте попить, а то так жрать охота... – пробурчал пиромант, кинув солдатскую фляжку.
– Не обеднеешь. – Машину тряхнуло, и мне только чудом удалось не облиться холодной водой.
– Да кто спорит. – Напалм залпом выдул потемневшую жидкость и зажал нос двумя пальцами.
– И когда коктейльчик по мозгам шибанёт? – Я с интересом посмотрел на него и принялся перебирать вещи, абы как запиханные в сумку. Где же это? А, вот она! Маленькая стальная коробочка с переключателем, переведённым в положение «Выкл». Неужели это тот самый «глушитель», про который когда-то Жан толковал? Что ж, думаю, стоит его с собой взять.
– А когда надо будет, тогда и шибанёт, – пиромант расслабленно откинулся на борт фургона, не обратив внимания на смешки Крыловой и Ветрицкого. – Часов шесть в запасе есть, если что...
– Долго ехать ещё? – перекрыв шум двигателя, крикнул Николай, когда фургон в очередной раз подпрыгнул на выбоинах.
– Приехали уже, – немного погодя ответил водитель и скинул скорость. – Можете выходить, я машину пока отгоню.
– Отставить выходить! – распорядился я, поднимаясь на ноги. – Кто заряды закладывать будет?
– Мы, кто ещё? – ткнул Грицко в бок немного сбледнувшего с лица Шмидта.
– Вот вы и на выход, – я распахнул боковую дверь фургона и выпрыгнул в какой-то занесённый снегом дворик. – Николай, ты с нами. Остальные в машине ждут.
– Закладку брать с собой? – Шмидт потянул к себе выкрашенный зелёной краской деревянный ящик с прибитой гвоздями кожаной ручкой.
– Берите. Какой смысл два раза ходить? – Я огляделся по сторонам. Ну дворик и дворик. Видно, что люди живут – и снег расчищен, и мусора хватает. Большинство окон трёхэтажного дома, правда, наглухо заколочены, но это ещё ни о чём не говорит. Наоборот даже – будь дом заброшен, давно бы всё повыламывали. Точно – вон из трубы на крыше дым идёт. Значит, надо перед местными особо не светиться. – Эй, Шумахер, куда нам теперь?
– А вот со двора как выйдете, так прямиком на перекрёсток попадёте. – Водитель вытер под носом рукавом. – Далеко отъезжать смысла нет, за гаражи машину поставлю.
– Идёт. – Я махнул рукой, и Грицко с грохотом захлопнул дверцу фургона.
– Схема у кого? – зажав под мышкой увесистый ящик, Шмидт, скособочившись, направился к выходу со двора.
– У меня. – Грицко вытащил несколько листов с набросанной от руки разметкой перекрёстка. – Думаешь, поймёшь что-нибудь?
– А чего тут непонятного? – Я остановился на углу дома и оглядел перекрёсток. – Можно подумать, вариантов много.
– Да уж немало. – Дружинник поставил ящик на снег. – Тут, конечно, только одна полоса от снега расчищена, но заряды-то направленные. Надо прикинуть.
– Хрена там прикидывать? – Грицко сунул в лицо приятелю листы. – Вон всё расписано...
– Ну, можно и так... – согласился Шмидт, повертев в руках схему.
– Ты чего скажешь? – повернулся я к молча курившему Ветрицкому.
– В смысле? – Коля сделал вид, что не понял вопроса, и закинул за спину убранный в чехол лук.
– Разместишься где? – Прямо на перекрёсток выходили торцами две трёхэтажки, немного поодаль торчала хрущёвка, а за пустырём тянулся длинный двухэтажный барак. Хорошо хоть народу на улице никого.
– Подумать надо...
– Думай короче, – поторопил его я и неожиданно почувствовал, как задёргался карман фуфайки. Что за напасть? Дело оказалось в подсунутом Григорием переговорном амулете – небольшой шарик дрожал так сильно, что чуть не выскользнул у меня из ладони.
Лёд? – Раздавшийся в голове голос был странно искажён, но всё же интонации Конопатого угадывались легко.
Да, – закрыв глаза, мысленно ответил я.
У нас проблема, – ничуть не удивил меня контрразведчик. Когда это у нас всё по плану шло? – Передача амулетов переносится на час раньше. И поедут не через вас, а по Кривой.
Что делать? – чувствуя, как через пальцы начинает осыпаться графитовая пыль, я едва удержался от мата.
Вы уже на месте?
Да.
У вас есть минут двадцать переехать на Кривую, там, где на неё выходит Самарский тракт. Остальное по плану.
Машины какие?! – едва удерживая в зажатой ладони раскалившийся шарик, от которого уже почти ничего не осталось, мысленно заорал я.
Микроавтобус тойота «Хайэйс» и два лендровера «Дефендера». Все чёрные, ты поймё...
– Сука, – выругался я и стряхнул с ладони горячую графитовую пыль.
– Чего завис-то? – помахал у меня перед лицом рукой Ветрицкий. – Я говорю, вон на той крыше...
