Макс Армай - Звезда и жернов
— Стыдитесь, юноша! — укоризненно сказал ему сэлфа, подойдя к самому его уху. — Что бы сказала моя госпожа, увидев вдруг такое малодушие!
Но Ивдур даже головы не поднял и продолжал самозабвенно рыдать.
— Да хватит уже! — рассердилась не на шутку сэлфа. — И чего ради моя госпожа так о тебе печётся?.. Знайте же, что если вы сейчас же не прекратите реветь, то я немедленно удалюсь!
Эта угроза возымила своё действие, и Ивдур, ещё раз судорожно вздрогнув плечами, наконец совладал с собой. Утерев рукавом слёзы, он неуклюже перевернулся и сел, немного откинувшись назад и опершись на руки.
— И кто же твоя госпожа, что так великодушно беспокоится обо мне? — полюбопытствовал волшебник, всё ещё шмыгая носом.
— Моя госпожа — это моя госпожа, и тебе знать её имя вовсе не обязательно! — уклонилась от ответа сэлфа, вспорхнув вдруг на его плечо.
— А я всегда считал, что сэлфы и прочие лесные, полевые и тому подобные волшебные существа живут сами по себе, без всяких там господ! — удивился Ивдур.
— Это так. Но лично у меня есть госпожа, — прощебетала сэлфа.
— Однако, твоя госпожа, раз, по какой-то неизвестной мне причине, моя судьба не безразлична ей, могла бы прислать мне помощь и посущественней, чем просто древесница! — вздохнул молодой человек.
— Н-да… Я всегда считала, что все волшебники — это всего лишь честолюбивые шарлатаны, вызубрившие кучу бессмысленных заклинаний, чтобы пускать простым дэкамэ пыль в глаза! — презрительно хмыкнула сэлфа и, гордо вздёрнув вверх свою прелестную головку, вытащила из под своего, переливающегося всеми цветами, плаща какое-то зёрнышко. — На! Держи уж!
— Что это? — спросил Ивдур, подставляя ладонь, и тут же чуть было не выронил его от неожиданности: в малюсеньком зёрнышке клокотала огромная Сила!
— Это совершенно не важно, — немного грустно сказала сэлфа, которой, видимо, было очень жаль отдавать ему такую ценность. — Лучше произноси быстрее своё заклинание и догоняй того, ради кого мне пришлось притащиться в столь дурацкое место! — и сэлфа, послав ему воздушный поцелуй, от которого Ивдур невольно зарделся, быстро-быстро затрепетала своими прозрачными крылышками и вновь взлетела на липу, крикнув ему оттуда. — Прощай! Удачи тебе! — и уже навсегда скрылась из его глаз, слившись с корой дерева.
— Прощай! И спасибо тебе и твоей великодушной госпоже! — крикнул в ответ Ивдур, махнув ей рукой. Ещё несколько секунд он смотрел на липу, а затем положил на ладонь волос из бороды незнакомца и чудесное зерно. Пальцами же другой руки он изобразил «Путы мира» и, глубоко вздохнув, произнёс заклинание.
Сэлфа успела ещё увидеть, как чародей бросился к железной решётке водостока, и, даже не дотрагиваясь до неё, изчез в тёмном колодце.
— Удачи тебе волшебник! — прошептала сэлфа, прижимаясь к дереву: силы стремительно оставляли её. Да и как же могло быть иначе? Ведь она отдала этому чародею весь запас своей жизненной силы, единственно который и позволял ей существовать в столь враждебном для неё месте, где волшебства было меньше, чем слёз в глазах у злодея.
— Я знала, что такое может случиться! — предавалась печали сэлфа, чувствуя, как жизнь неумолимо покидает её. — Прощай, мой чудесный мир!.. И вы тоже прощайте, моя добрая госпожа!.. Как бы я была счастлива, если бы знала наверняка, что сумела помочь вам! — и сэлфа нежно погладила ствол старой липы. Затем она распахнула свои объятия и, сказав «Ах!», исчезла в дереве.
Прошло всего лишь несколько минут, а на засохших до этого ветвях липы, буквально на глазах, стали распускаться душистые, свежие листочки, и кора её словно бы стала светлее и тоньше. А ещё через короткое время у стены уже стояло не по возрасту мощное, молодое дерево: это остаток жизненных сил сэлфы, её душа, которая ещё трепетала в её нежном тельце, безвозвратно растворилась в поглотившей её липе.
Жизнь с новой силой забурлила в дереве. Но будет ли она долгой, в охваченном войной городе?
Ивдур выбрался на берег точно там же, где это сделал и похититель Рина. И сразу же закашлялся, забыв вовремя избавиться от жабр, из-за которых его шея стала безобразно толстой. Он тут же исправил это своё упущение и сразу же перестал задыхаться. Сила в семечке, к сожалению, совсем иссякла, что, впрочем, теперь было не страшно: нлинлинум здесь, хоть и был всё ещё сильно разряженным, но уже достаточно упругим, чтобы с его помощью можно было колдовать. Семечко же Ивдур, как величайшую ценность, бережно положил в маленький, непромокаемый мешочек из шкуры морского оленя, пропитанный семенной жидкостью гигантской горы-рыбы. В нём он хранил самые дорогие для себя вещи: свой, выпавший самым первым, молочный зуб, который туда положила его мать, её нежный, тёмно-каштанового цвета локон, а ещё — маленькую костяную лошадку, которую ему когда-то собственноручно вырезал отец. Теперь, рядом с этими сокровищами, лежало и семечко, подаренное ему прелестной во всей своих обличиях сэлфой.
Ивдур огляделся по сторонам, и, никого не заметив, юркнул под защиту деревьев.
«Как хорошо, когда мир вокруг пронизан Силой!» — с ликованием подумал Ивдур, в одно мгновение высушивая на себе одежду и избавляя свое тело от неодолимой усталости.
Он явственно ощущал след, тянущийся за бородачом, и ни секунды не колебался в выборе направления.
«Ах, если бы я мог обратиться в птицу, или, хотя бы, в оленя!» — размечтался Ивдур, которому не хотелось тратить столько времени на что, чтобы догонять преследуемых, и который, к величайшему своему сожалению, не владел искусством перевоплощения, или же какой-либо ещё магией, помогающей, тем или иным способом, преодолевать расстояния.
Но бежал он легко и быстро. Ноги его едва касались земли, и с каждым шагом под нимпроносилось сразу по несколько ранов, ибо он сделал своё тело не тяжелее средних размеров тыквы. Молодой чародей бежал и внимательно вслушивался вокруг, благо что, усиленный волшебством слух, позволял ему теперь замечать даже самые отдалённые шорохи.
Хотя всё, что он делал, Ивдур и полагал необходимым в данных обстоятельствах, тем не менее, он прекрасно понимал и то, что такое беспрерывное использование Силы до добра не доведёт: рано или поздно, безмерная усталость, а, может быть, и изматывающая боль наваляться на него, и уж тогда ему, волей-неволей, придётся остановиться. Ивдур хорошо помнил рассказы об одержимых магией, о тех несчастных, кто без меры упиваясь её могуществом, в какой-то момент уже оказывались не в состоянии без неё обходиться, и всю свою, теперь уже недолгую жизнь опьяняли себя тем или иным проявлением Силы, покуда не падали, словно сражённые молнией, наземь, исхудалые и измождённые, словно склеты, явив вдруг миру свое истинное ныне обличие. И не в силах сотворить больше ни одного, мало-мальского волшебства, тут же, в страшных мучениях, умирали. И ни мастерство, ни мудрость, ни возраст — ничто не могло уберечь волшебника от подобной опасности: «Сожженными Силой», «Выпитыми нлинлинумом» равным образом оказывались и ещё только школяры Шиадриса, и умудрённые опытом волшебники, такие, как например, придворный чародей барона Кальбы, в Сабрисе, наимогущественный Иорме Дхамма, по прозвищу Чёрное Крыло, магистр и чародей четвёртой ступени. Об этом происшествии, случившемся менее года назад, все волшебники только и говорили, покуда эти события не затмили новости из Индэрна.
