Гарри Тёртлдав - Похищенный трон
Фрада зацокал языком.
— Я бы с тобой поспорил, только не знаю как. Но ты опять уезжаешь и оставляешь меня следить за наделом. Это несправедливо. — Увидев выражение лица Абиварда, он засмеялся:
— Нет, не смотри так. Это я просто из вредности. Чего бы ни хотел от тебя Шарбараз, я полагаю, ты дашь мне знать, найдется ли там местечко и для меня. А может, это касается Динак?
— Вполне возможно, — согласился Абивард. — Не случайно же он почти ничего не сказал гонцу. — Он и сам почувствовал, что у него обеспокоенный вид. Надеюсь, ничего плохого… Нет, это вряд ли, судя по второй вести, что передал гонец.
— Скоро узнаешь, — сказал Фрада. — Машиз отсюда далеко, но в этом году тебе не нужно сражаться, чтобы попасть туда.
— Не дай Господь! — со смехом воскликнул Абивард и тут же посерьезнел. — Значит, ты снова остаешься за хозяина, братец. Я знаю, что управляться с наделом ты можешь — у тебя было больше времени доказать это, чем у меня. Я оставлю тебе указания лишь относительно одного места…
— Женской половины, я надеюсь, — сказал Фрада.
— Почему-то я догадывался, что ты так и скажешь. — Абивард невесело усмехнулся. — Кстати, ты прав. Пусть мои жены по-прежнему пользуются теми привилегиями, которые я им дал, но ничего нового им не позволяй. Если понадобится совет, то совсем неглупо будет обратиться к матери, Рошнани или к обеим сразу. Если они сойдутся во мнениях, значит, так и поступай. Если же не сойдутся, решай сам. Лично я более склонен соглашаться с Рошнани.
Фрада кивнул:
— Буду иметь в виду. Но не это меня по-настоящему беспокоит. Вопрос несложный: что мне делать, если у одной из твоих жен начнет расти живот?
— Об этом я позабочусь, — мрачно сказал Абивард. Он покопался в земле дворика и поднял три черных камешка, а потом вызвал трех свидетелей. Он выбрал людей, чья репутация сомнений не вызывала, среди них и кузнеца Ганзака — уж ему-то никто и не подумал бы не поверить. Абивард при свидетелях передал камешки Фраде и сказал:
— Передаю их моему брату вместе с правом использовать от моего имени для развода с любой из моих жен, которая, нарушив супружескую верность, забеременеет во время моего отсутствия в крепости.
— Я буду хранить эти камешки на тот день, который, надеюсь, никогда не наступит, — торжественно сказал Фрада.
— Мы слышали твои слова, повелитель, и подтвердим их, если в том возникнет нужда, — сказал Ганзак. — Я тоже надеюсь, что такой день никогда не наступит. — Остальные свидетели закивали.
— Я тоже, — сказал Абивард. — Но надежды — это одно, а жизнь… — Он не стал договаривать. И брат, и свидетели знали, о чем он.
Когда он вошел на женскую половину, вести о прибытии гонца уже проникли туда. Он не стал предупреждать жен, что оставил камешки у Фрады; он сомневался, что такая угроза удержит их на узкой и прямой стезе добродетели, если они склонны пойти по другой дорожке. А если при этом они не сумеют догадаться, что он мог оставить подобное распоряжение, значит, они слишком глупы и на женской половине им не место даже в качестве украшений. Рошнани сказала:
— На этот раз, муженек, я не стану докучать тебе просьбами взять меня с собой. Вараз еще совсем маленький. Я буду молить Господь, чтобы Она побыстрее вернула тебя домой живым и здоровым.
— И я буду молить Его о том же, — ответил Абивард.
Рошнани начала было что-то говорить, но тут же замолчала, а потом осторожно предприняла вторую попытку:
— Мы, то есть я и другие твои жены, будем сидеть под замком, пока ты не вернешься в крепость?
— Нет, — ответил Абивард. — Я сказал Фраде, чтобы ваши привилегии оставались прежними.
В ответ на это она обняла его, да так страстно, что он и вздохнуть не мог, только пожалел, что посланец Шарбараза в нетерпении ждет его на кухне. Рошнани сказала:
— Воистину Господь была ко мне милостива и дала мне самого великодушного, самого добросердечного мужа на свете. За это я благодарю Ее, и за это я люблю его.
Абивард намеревался сказать какую-нибудь банальную глупость о том, что не следует злоупотреблять предоставленными привилегиями, но осекся и изумленно воззрился на жену. Они были женаты уже почти три года, и за все это время, насколько он помнил, никто из них и словом не обмолвился о любви. Браки устраивались для укрепления межсемейных связей. При удачном стечении обстоятельств муж находил с женой общий язык, мог на нее положиться, она давала ему полезные советы… и наследников, конечно. Все это у них с Рошнани было. Но помимо этого…
Она с опаской наблюдала за ним, должно быть, беспокоясь, не сказала ли чего лишнего… Через мгновение он задумчиво заметил:
— Знаешь, женушка, пока ты не произнесла это слово, я и не понимал, что у нас есть то, что этим словом называется. Это же чудо, на которое даже Таншар вряд ли способен. И еще знаешь что? Я за это очень сердит на тебя.
— Сердит? Но почему? — озадаченно спросила Рошнани.
— Потому что теперь я с еще большей неохотой покину тебя и буду тосковать каждый день, пока не вернусь домой. — Он обнял ее так же крепко, как она обнимала его.
— И для меня эти дни будут пусты, — сказала Рошнани. Но потом, будучи человеком практичным, она посмеялась над собственным поэтическим преувеличением и сказала:
— Ну, не совсем пусты. Их заполнит Вараз. Но скучать по тебе я буду так, что и слов не подберу.
— Я понимаю тебя, потому что чувствую то же самое, — сказал он и несмело добавил:
— Я тоже тебя люблю. — И снова обнял ее. — А теперь мне пора.
Он поцеловал ее и поспешил к выходу с женской половины. Поскольку каждый шаг давался ему с таким трудом, Абивард постарался как можно быстрее проделать этот путь, пока он не стал ему совсем не под силу. Гонец Шарбараза допивал вино, когда Абивард вошел на кухню. Он поднялся со скамьи, на которой сидел.
— Поехали, повелитель, — сказал он. — Если ты будешь любезен показать мне, как пройти к конюшне…
— Конечно, хотя мне хотелось бы подготовить вьючную лошадь, пока мы еще не уехали, — ответил Абивард. — Здесь, на северо-западе, крепости и деревни стоят далеко друг от друга, а земли между ними зачастую очень плохи. Если, не дай Господь, с нами произойдет что-то непредвиденное, я не хотел бы застрять в пустыне без припасов. Так и жиреют стервятники.
Гонец пробурчал что-то себе под нос, но вынужден был согласиться. Слуги принесли в стойла мешки с лепешками и бараньей колбасой, начиненной чесноком, мятой и кардамоном, и бурдюки с резким красным вином, а конюхи погрузили их на крупного, выносливого мерина.
За два часа до заката гонец Шарбараза с явным облегчением вскочил в седло.
