Виктория Угрюмова - Все волки Канорры
Зелг хотел было заметить, что его одолевают глубокие сомнения, но опыт подсказывал, что прозорливая и талантливая Бутусья давно изобрела замечательное средство для прекращения сомнений и колебаний, и оно тоже придется ему не по вкусу.
— А кроме самозакатывания и самоскребления какая-то польза от него будет?
— Вам мало? — возмутился призрак. — Конечно, будет. Визуальные эффекты полностью подменяют собой душевные проблемы. То есть вы как бы переживаете и мучаетесь совестью, но на самом деле чувствуете себя спокойно и уверенно, как Лилипупс в казарме новобранцев. Да и просто вкусно, в конце концов.
— Вкусно? — недоверчиво спросил герцог, припоминая свои последние впечатления от приема внутрь лекарственного зелья незабвенной бабки.
— Ну, не то чтобы совсем вкусно, но и не так уж плохо.
— Насколько неплохо?
— Не настолько, чтобы вы сразу поняли, что неплохо, но достаточно, чтобы вы не гонялись за мной по всем угодьям еще пару месяцев с намерением отомстить.
— Все ясно, — сказал Зелг. — Спасибо за заботу, но я решительно не стану пить эту гадость.
— Это не гадость, — возразил доктор, однако не слишком уверенно.
Он еще раз взболтал склянку, посмотрел на свет сквозь созданную им настойку и спросил:
— Может, предложить милорду Такангору? Ему даже Адский чаек не повредил.
Другой бы на месте Зелга, возможно, и возгордился, поняв, что его сравнивают с минотавром по части питейных способностей, но молодой некромант понимал, насколько они несопоставимы. Поэтому он просто махнул рукой и вышел.
Каждый визит к врачу превращался в сражение, из которого он неизменно выходил победителем, сумев сохранить
в неприкосновенности свой невроз
Франсуаза Малле-Жорис
На пороге герцог столкнулся с подозрительно бодрой компанией — Бургежа, граф да Унара, бурмасингер Фафут и Карлюза с Левалесой, сияющие в лучах рассветного солнца.
Как писал впоследствии в своих знаменитых мемуарах славный Бургежа, той ночью он проклял день и час, когда объявил об открытии литературного приложения к журналу «Сижу в дупле». Едва избавившись от высокоталантливого автора поэмы «Неласков вкус зеленого квадрата» и отказав во взаимности его менее настойчивым собратьям по перу, он имел все основания полагать, что проблема отпала раз и навсегда. И, как водится, не угадал. Как это говорит мудрый народ? Беда не приходит одна? Святая правда: с первыми лучами сентябрьского солнца в его маленькую комнатку в западном крыле замка ворвались два взволнованных троглодита.
— Перед смертью на поле боя, — сказал Карлюза вместо приветствия, — имею намерение издать вашими силами свой бессмертный шедевр и войти в вечность с солидным гонораром.
При слове «гонорар» лауреат Пухлицерской премии выдохнул огонь из ноздрей и дым из пуховых ушек.
— Зачем вам гонорар перед смертью? — проскрипел он.
— Я хочу покупать много имущества, — охотно пояснил сэнгерайский чародей. — Сначала я стану покупать много полезного имущества, потом — много бесполезного имущества. Вы станете моим источником благоденствия и праведно нажитого богатства. Купленное вашим непосильным трудом будет спасибить мне наградой за всемерный талант и невыносимую духовность.
Бургежа понял, что не скоро освоится на широких просторах троглодитской логики. До сегодняшнего утра он был склонен полагать себя существом многоопытным, все повидавшим и все пережившим. Сейчас его одолевало чувство беспомощности. Такое часто случалось с теми, кому довелось беседовать с достойным Карлюзой на животрепещущую для последнего тему — вот и Мардамон не даст соврать. Единственный, на кого он мог положиться в этом запутанном случае, был граф да Унара, уже блестяще доказавший свою устойчивость к подобного рода катаклизмам и способность ликвидировать их последствия. Поэтому, завидев в конце коридора Начальника Тайной Службы, он бросился к нему, как томимый жаждой вавилобстер к источнику вод.
— Граф, — вскричал лауреат Пухлицерской премии, — граф, прошу вас, всего на минутку.
Нечеловеческая проницательность подсказала графу, что Бургежа так настойчиво зовет его не для того, чтобы взять интервью, хотя именно сегодня он бы его дал не без удовольствия. Графу да Унара было чем удивить читателей «Сижу в дупле». Но от него требовалось деяние куда более великое.
— Граф, — взмолился эльфофилин, — помогите нам решить нелегкий вопрос морально-психологического свойства.
— То есть финансовый? — прозорливо уточнил граф.
Троглодиты воззрились на него с тем выражением, с каким Мардамон смотрел некогда на Каванаха Шестиглавого. Тут было все: и восхищение, и любовь, и священный ужас неофита перед лицом божества.
— В чем именно заключается ваша финансовая проблема?
— Нужно много разнообразистых штуксей для троглодитского счастья, — проникновенно поведал Карлюза. — Штукси покупают за денежку.
— В общем и целом у нас те же проблемы, — сказал граф.
— Бубзички, недокусички, верещунчики, — загибал пальчики Карлюза.
Граф сложил ладони шалашиком и оперся подбородком на пальцы.
— Сейчас я совершенно ясно вижу, что мне тоже не хватает для счастья верещунчиков, просто у меня не было подходящего случая задуматься об этом.
— А я бы многое сейчас дал за пару косматосов, — произнес бодрый голос, созданный перекрывать шум битвы и назначать потерпевших, что говорило о том, что в разговор вмешался генерал Топотан. — Жизнь без косматосов — совсем не то, что жизнь с косматосами.
— Совсем как без верещунчиков? — спросил пытливый Карлюза.
— И без бубзичков.
Левалеса уставился на генерала с неподдельным ужасом. Жизнь без бубзичков, казалось, говорил его взгляд, бессмысленна в принципе.
— Теперь вы понимаете, каково мне, — подытожил Такангор. — А что хотим издавать?
— Поэму, — охотно поведал Карлюза и задекламировал:
Противномордый, но прекрасный тролль
Своей дубасей демонам нес боль.
— В целом неплохо, — одобрил минотавр, — душевно так и со смыслом, но лично я бы не хотел, чтобы мне посвятили такие строки. Это может аукнуться впоследствии на матримониальных планах.
— Каким образом? — заинтересовался Фафут, которого живо интересовало все, что могло пагубно сказаться на матримониальных планах и внезапно прекратить счастливое течение семейной жизни.
— Вообразите, что я — это он, герой поэмы, — загудел Такангор. — И что обо мне читают потенциальные невесты? Что я противномордый? Мне это будет донельзя обидно, даже если моя морда не является идеалом красоты.
