Мэри Стюарт - Хрустальный грот
— Выходит, ты собираешься дождаться, пока сможешь прийти к нему при свете дня, прийти, не уронив себя, как его королева? — холодно спросил я.
— Что еще я могу сделать?
— Таково посланье, которое я должен ему передать?
Она молчала.
— Или ты призвала меня сюда, чтобы я предсказал тебе будущее? Сказал, сколько еще осталось жить твоему супругу?
Она по-прежнему не отвечала.
— Игрейна, нет никакой разницы. Если я передам Утеру, что ты любишь и желаешь его, но не сможешь прийти к нему, потому что ты замужем и муж твой еще жив, сколько лет жизни ты сама напророчишь тогда Горлойсу?
В ответ снова ни звука. Мне подумалось, что помимо прочего она наделена еще и уменьем молчать. Я стоял между ней и огнем и смотрел, как бился, обволакивая ее, свет, как, смешиваясь, свет и тени волнами поднимались вверх по белой тунике и голубому платью, колыхались, словно рябь бежала по воде или трава клонилась под ветром. Полыхнуло пламя, и моя тень накрыла Игрейну, разрастаясь, взбираясь вместе с мечущимся светом к ее тени и сливаясь с ней так, что на стене за спиной герцогини возникли не золотой или алый дракон, не огнедышащий змей с пылающим хвостом, а огромные размытые формы из воздуха и тьмы, рожденные пламенем и умирающие вместе с ним, пока, сжавшись, на стене не оставалась только одна тень — тень женщины, стройная и прямая, как меч. А там, где стоял я, не было ничего.
Она пошевелилась, и в свете ламп вокруг нас вновь возникла комната, теплая, реальная, пахнущая яблоневым деревом. Игрейна наблюдала за мной с каким-то новым выражением, которого раньше не было. Наконец она тихим голосом произнесла:
— Я же сказала, что от тебя ничего не утаишь. Ты правильно поступил, что облек это в слова. Я действительно держала в себе эти темные мысли. Но надеялась, что, послав за тобой, я смогу снять с себя ответственность за них, и с короля.
— Когда темные мысли силком облачают в слова, тайное становится явным. Ты давно уже могла бы утолить свою страсть, считай ты себя «любой женщиной», и король тоже, будь он «любой мужчина». — Я замолк. Комната приобрела обычные свои очертания. Безотчетно я произносил слова, приходившие из ниоткуда. — Если хочешь, я скажу тебе, как тебе ответить на любовь короля на своих условиях и на Утеровых — не опорочив ни его, ни своей чести, ни чести твоего мужа. Если я скажу тебе это, придешь ли ты к нему?
Ее глаза широко раскрылись, вспыхнув внутренним огнем. Но и тут она некоторое время размышляла.
— Да. — Ее голос не сказал мне ничего.
— Если ты послушаешься меня, я смогу вам помочь.
— Скажи, что я должна сделать.
— Ты даешь свое слово?
— Ты слишком торопишься, — сухо заметила она. — А сам ты заключаешь сделку, не узнав, к чему она тебя обяжет?
— Нет, — улыбнулся я. — Ну ладно, слушай. Когда ты притворилась больной, чтобы вызвать меня к себе, что ты сказала мужу и приближенным дамам?
— Только то, что я испытываю слабость и недомоганье и не склонна появляться на людях. Если мне нужно быть подле супруга на завтрашней церемонии, сегодня мне надо повидать лекаря и выпить целебный отвар. — Она усмехнулась. — Тем самым я готовила себе отходной путь, объясненье, почему я не буду сидеть рядом с королем во время пира.
— Что ж, неплохо. Ты скажешь Горлойсу, что ты в тягости.
— Что я в тягости? — Впервые она выглядела потрясенной. Игрейна уставилась на меня во все глаза.
— Это возможно? Он старый человек, но я думал…
— Это возможно. Но я… — Она прикусила губу, но спустя какое-то время спокойно молвила: — Продолжай. Я попросила твоего совета, так что должна позволить тебе его дать.
Я никогда прежде не встречал женщины, в разговоре с которой мне не нужно было подбирать слова и с которой я мог бы говорить, как с мужчиной.
— У твоего мужа нет причин подозревать, что ты забеременела не от него. И ты скажешь ему об этом, а еще, что опасаешься за здоровье младенца, если тебе придется и дальше оставаться в Лондоне, где тебя невыносимо гнетут сплетни и ухаживанья короля. Скажи ему, что желаешь уехать сразу после церемонии. Что ты не хочешь идти на пир, не хочешь, чтобы король выделял тебя среди остальных, не хочешь, чтобы с тебя не сводили глаз придворные, чтобы челядь судачила на твой счет. Ты выедешь с Горлойсом и ратью корнуэльцев завтра, перед закатом, когда закрывают ворота. До начала пира Утер ничего не узнает.
— Но… — Она снова непонимающе взглянула на меня. — Это же безрассудство. За три последние недели мы уже сотню раз могли бы уехать, если бы не опасались гнева короля. Мы вынуждены ждать, когда он соизволит отпустить нас. Если мы покинем Лондон без его соизволенья, то какие бы ни были причины…
Я оборвал ее:
— В день коронации Утер ничего не сможет сделать. Ему придется остаться в Лондоне на все время празднеств. Неужели ты думаешь, что он решится нанести обиду Будеку, Мерровею и остальным собравшимся здесь королям? Вы будете в Корнуолле еще до того, как он сможет выступить из столицы.
— Но затем он выступит с войсками. — Она сделала нетерпеливый жест. — И тогда вспыхнет война, и он станет жечь и разрушать, вместо того чтобы сплачивать и созидать. И ему не победить: одержав победу на поле боя, он потеряет поддержку Запада. Победит он или потерпит поражение, Британия будет расчленена и вновь погрузится во мрак.
Да, она могла бы быть королевой. Она так же страстно желала Утера, как и он ее, и все же она не теряла рассудительности. Она была умнее Утера, обладала ясностью мысли и, подумал я, превосходила его также и душевной силой.
— Да, он выступит. — Предупреждая ее возраженья, я поднял руку. — Но выслушай меня. Я поговорю с королем перед коронацией. Он узнает, что ты солгала Горлойсу. Он будет знать, что это я посоветовал тебе вернуться в Корнуолл. Он разыграет негодованье и ярость и прилюдно поклянется отомстить Горлойсу за нанесенное ему оскорбление… И он приготовится последовать за вами, как только завершится праздник…
— А тем временем наши войска спокойно покинут Лондон. Да, понимаю… Но я не вижу, к чему ты клонишь. Продолжай. — Она спрятала руки в рукава голубого платья, сложив их под грудью. Она не была такой холодно-спокойной, как казалась внешне, эта леди Игрейна. — А затем?
— Вы благополучно прибудете домой, не запятнав своей чести и сохранив честь герцога.
— Да, благополучно и в безопасности. Я окажусь в Тинтагеле, и даже Утер не сможет прийти туда ко мне. Ты видел когда-нибудь этот замок, Мерлин? Скалы на том побережье высоки и отвесны, а к острову, на котором стоит цитадель, ведет лишь узкий каменный мостик — единственная туда дорога. Мост настолько узок, что на нем не разминутся двое пеших, даже лошадь там не пройдет. А въезд на мост стережет еще один форт, к тому же внутри замка есть запас воды и пищи на целый год. Во всем Корнуолле нет крепости неприступней. Ее нельзя взять с суши, и к ней невозможно подобраться с моря. Если ты решил навек запереть меня подальше от Утера, лучше места тебе не сыскать.
