Легион павших. VI - VII Акт (СИ) - Крэйн Эри

Изучение генома, синтезирование яда, способного отравить даже Стирающую Явь.

Задыхаясь, Шикти посмотрела на стоящего перед ней парня. На его виске не было коммуникатора, но она понимала каждое его слово — как иначе, ведь он говорил на ее родном языке: без малейшего акцента, хотя речевой аппарат человека не смог бы передать так точно все детали звучания.

— Ты... нет... не может быть... невозможно, — она хотела опустить веки, покачать головой, но вышло лишь едва заметное подрагивание ресниц. — Ты же не... Приносящий Хаос?

— Ась? — откликнулся парень.

Нет. Это какая-то чушь. Это невозможно. Его не должно быть здесь. Его вообще не должно быть.

— Ты же погиб, — фраза прозвучала глупо даже для самой Шикти.

— Погиб? Я? — парень хохотнул в ладонь и посмотрел на нее — без насмешки, с искренним любопытством. — Как ты это себе представляешь?

Это он. Это и правда он, тот, о ком она знала из старых, очень старых легенд. Но даже время было не в силах скрыть под своим покровом весь их мрак.

— Почему ты делаешь все это? Ты же был рыцарем. Был правой рукой одного из Пастырей. Его прикосновение... приручение...

— Приручение? Меня никто не приручал, — парень улыбнулся, осознав, что именно ввело Шикти в заблуждение. — Эльге никогда не поступил бы так со мной. Ведь я — «порочный ветер свободы, что наполняет его грудь», — процитировал он и звонко рассмеялся.

Стирающая Явь опешила: потому, что парень говорил о Пастыре в такой бесстыдно фривольной манере; потому, что называл его по имени; потому, что вообще знал его имя.

— Это из-за тебя Пастырь отказался от Нононо-до, — потрясенно пробормотала она.

Парень нахмурился, недовольно скривил губы, от чего Стирающую Явь бросило в жар. Но Приносящий Хаос не был зол. Просто раздосадован.

— Вот обязательно было вспоминать этого типа? Чуть что, все сразу попрекают меня этой обиженкой. Да он сам виноват, между прочим! Нечего было лезть. Пусть теперь сам на себя пеняет.

Нононо-до исчез перед самым нападением на Пастыря. Пирофазис сказал, что тот самолично принял решение отправиться в Колыбель, но что, если...

— Что ты с ним сделал?

— Чего, чуть что, сразу я? Я его и пальцем не тронул! — возмутился парень, но лукавая улыбка так и рвалась наружу, проявляя очаровательные ямочки на его щеках. — Вообще, если честно, думаю, он что-то заподозрил. Ну... я несколько раз позволил себе лишнего, — он замялся. — Ладно, ладно, я почти прямым текстом сказал ему, что это я! — выпалил он и буркнул: — Скорее всего он смылся к главному. Наверняка побежал жаловаться. Он всегда был той еще ябедой.

— Нононо-до не стал бы сбегать. Он бы не бросил Пастыря, зная, что ему грозит опасность.

— И что он бы мне сделал? Он же не совсем дурачок и может додуматься, что если в прошлый раз оказался бессилен, то спустя столько времени, которое он просидел в великом «нигде», я уж точно не стал слабее. Он бы ничего не смог. А так хоть будет тешить себя мыслью, что первым забил тревогу. Поднять флотилии! Разбудить Спящих! Великий и ужасный я вернулся! — передразнил парень и, смахнув выступившие от смеха слезы, добавил: — Ну и кадр.

Ей нужно было бежать. Если даже Нононо-до сбежал, ей и подавно не стоит принимать этот бой.

...Но как? Он смог повторить силу Ц-Цузу, даже его голос. Он столько раз подражал его способности восстанавливаться. На что еще он способен?

— Зачем ты рассказываешь мне все это?

Парень удивленно изогнул брови, а затем залился стеснительным румянцем.

— По правде сказать, мне совсем не с кем поговорить, — признался он. — Мне только и разрешено, что наблюдать за всем со стороны или вот..., — он пнул ногу Ц-Цузу, — быть кем-то другим. Но мне это уже давно надоело и совсем не нравится. Я хочу быть собой!

Может, ей удастся потянуть время? Кажется, дышать становится легче. И голос крепчает. Если воспользоваться его болтливостью, возможно, она сможет дождаться, когда действие яда пройдет, и тогда... Что тогда? Сбежать или напасть?

— Почему ты отвернулся от Пастыря?

Он приблизился к ней, склонился. На его совсем по-юношески алых губах снова расцвела, точно ядовитый бутон, пугающая улыбка.

— Ты же сама сказала: я — Приносящий Хаос, — вкрадчиво произнес он. — А отары несут только смерть. Как мне нести хаос туда, где вы не оставили ничего живого?

Дышать стало легче, когда он отошел к самому краю обрыва; повернулся к Стирающей Явь спиной, будто она была младенцем, неспособным ему навредить.

— Все эти отары, рыцари, Пастыри — вы все, — он развел руками, будто желая охватить всю долину, в которой больше не осталось ничего живого. Нет, не долину. Он хотел охватить весь мир. — Вы мешаете мне развлекаться.

Он взглянул на Стирающую Явь через плечо, и той захотелось исчезнуть — куда угодно, только подальше отсюда: взгляд Приносящего Хаос полыхал необузданностью.

— Ты ненормальный, — пробормотала Шикти. — Я слышала о твоих деяниях. Слышала, что о тебе говорят.

Необузданность сменилась озабоченностью и беспокойством.

— До сих пор говорят?! В каких мирах? — выпалил он и воровато оглянулся, будто кто-то мог подслушать. — Плохо, плохо, очень плохо. Если отец об этом узнает, мне точно головы не сносить. Будет пилить пока не устанет, а устает он редко.

Стирающая Явь следила, с какой скоростью меняются эмоции на его лице. Из одной крайности в другую, из безумия чудовища — в панику напакостившего ребенка.

— Психопат, — выплюнула она.

— Я? Почему это я психопат? — оскорбился парень. — Если кто и был психопатом, так это Ц-Цузу. Строил из себя непойми что, когда на самом деле был самым жалким из всех, постоянно самоутверждающимся за чужой счет ничтожеством. Ты знала, что среди своей расы его считали изгоем? Из-за внутриутробного порока развития его речевой аппарат был способен воспроизводить только ограниченный спектр вибраций, в основном влияющих только деструктивно. Удобно для Пастыря, но все-таки подбирать объедки, это как-то..., — он поцокал языком. — А знаешь, что он стал рыцарем только потому, что все остальные отказались склонить голову? Бедный Ц-Цузарравальш. Я бы пожалел его, не будь он таким гадким. Да я сам себе стал гадок, — парень зябко повел плечами, а затем содрогнулся всем телом. — Отвратительный опыт, просто мерзкий. Лучше забуду его, а то на языке до сих пор вкус еще живой человеческой плоти.

Кажется, она уже могла пошевелить рукой. В мышцах не было крепости, но пока ее покров при ней... Стирающая Явь полагала, что яд будет медленно убивать ее, но, похоже, он всего лишь обладал краткосрочным парализующим действием.

— И что дальше? Убьешь меня?

Парень виновато посмотрел на нее.

Да. Именно это он и собирался сделать — как только наиграется вдоволь.

— Позволь мне уйти, — взмолилась Шикти. — Я никого не трону. Я исчезну, ты даже обо мне не вспомнишь.

Приносящий Хаос смутился под откровенным взглядом женщины, ссутулился.

— Моя жизнь ничего не стоит без Пастыря. Прошу, сохрани ее. Я не стану мстить. Я смирюсь.

— Перестань упрашивать меня, Шикти, — парень взъерошил волосы. Пряди упали на лицо, и он спрятал за ними глаза. — Ты ведь и правда мне понравилась.

Он врал? Или нет? Стирающая Явь не могла разобрать.

— Умоляю тебя, пощади! — с жаром выпалила она.

Парень совсем стушевался.

Нет. Он врет. Так естественно, словно сам верит в свою ложь, будто он — совсем еще мальчишка, никогда не касавшийся, не видевший обнаженной женщины. Но Стирающая Явь хорошо помнила, что в тот вечер, в ту ночь, когда он пришел к ней в облике Ц-Цузу, в нем не было и намека на смущение.

Он снова приблизился к ней, присел рядом, с робкой улыбкой на губах коснулся пальцами ее щеки. Нежно. Точно так же, как касался, будучи в теле Ц-Цузу, когда никого не было рядом.

Сейчас!

Она ударила его в грудь, пробила ее насквозь, схватила пальцами сердце. Такое горячее, упругое, сильное. Оно пульсировало даже тогда, когда она потянула руку к себе, вырвала его из тела. Это сердце тоже было произведением искусства. Даже жалко.