Робин Хобб - Убийца Шута
— Ради этого, конечно, стоит задержаться, но мне придется поспешить, чтобы доехать до Лесного края до наступления темноты. У меня нет никакого желания спать на улице, под падающим снегом.
— Падающий снег? — тупо спросила я. Мой голос показался мне хриплым. Я попыталась вернуть мои блуждающие мысли к беседе за столом.
Риддл ласково посмотрел на меня, будто решив, что я боюсь отмены поездки.
— Легкий снежок. Он не помешает нам в наших делах.
Я поддержала разговор.
— Мне нравится снег, — тихо сказала я. — Он делает все новым. И мы идем по нему, будто никто никогда не проходил здесь раньше.
Они оба пристально посмотрели на меня. Я попыталась улыбнуться, но мои губы растянулись слишком широко. Из чайника поднимался пар. Вытянувшись, он скрутился внутрь себя, снова став самим собой, но в иной форме. Извиваясь, как змея в море, или дракон в полете. Я пыталась следовать за ним, пока он не рассеялся.
— У нее такие очаровательные фантазии, — где-то далеко сказал Риддл.
Он подлил чая в мою чашку. Я наблюдала, как мед закрутился в ложке, потом перемешала их, и чай с медом закружились, объединяясь. Я позволила своему разуму закружиться вместе с ними. Мужчины говорили, а я просто была.
— Оденься тепло, Би, — сказал отец.
Я моргнула. Их тарелки были пусты. Я вспомнила, что мы собирались ехать сквозь снег в Приречные дубы. Рынок. Зимний праздник. Сегодня отец и Риддл увидят, как я езжу на Присс. Мне вдруг захотелось, чтобы Персеверанс поехал с нами. Осмелюсь ли я попросить о таком странном одолжении?
Я была уже готова вскочить, когда в гостиную примчались Фитц Виджилант и Шан. Писец, казалось, испугался, увидев наши пустые тарелки.
— Неужели мы опоздали? — спросил он удивленно, а я поняла, что отец устроил нам троим ранний завтрак.
Он улыбнулся им обоим и сердечно сказал:
— Нет, это мы встали рано. Приятного аппетита и хорошего дня. Сегодня мы едем на рынок, и вернемся только к ночи.
Шан просто засияла от этой мысли.
— Рынок! Какое счастье! А я-то боялась, что день будет скучным. Я быстро поем и присоединюсь к вам.
Как будто заразившись ее мыслями, писец повторил:
— И я, если позволите! Признаюсь, в своих поспешных сборах я забыл захватить достаточно теплых вещей, чтобы чувствовать себя здесь удобнее. И будут ли на рынке восковые таблички? Я хотел бы, чтобы со временем они появились у каждого моего ученика.
Мое сердце замерло. Это был наш день, день, обещанный мне. Конечно, отец будет защищать его. Он посмотрел на меня, но я опустила глаза. Через некоторое время он заговорил.
— Конечно. Если хотите, полагаю, мы можем немного задержаться.
Мы задержались на целое утро. Шан вела себя так, будто случайно услышала о нашей поездке, но я была уверена, что она знала о ней из сплетен слуг и решила навязаться вот таким, совершенно неуместным образом. Начать с того, она пришла к завтраку разодетая, как на праздник. Но это не означало, что она уже была готова к выходу, нет. Она должна была украсить и накрутить волосы, перебрать десяток пар сережек, поругать горничную за то, что та не починила какой-то особенный жакет и не приготовила новый. Все это я узнала, потому что она оставила открытой дверь своих покоев, и звук ее резкого недовольного голоса достигал моей комнаты через весь коридор. В ожидании, когда она будет готова, я легла на кровать и задремала. Я снова попала в свои противоречивые сны, и когда отец пришел за мной, я чувствовала себя отрешенно и необычно. Я нашла свой платок и последовала за ним к тяжелому фургону, который отвезет нас в город, потому что леди Шан выбрала юбки, и они непременно испортятся от поездки верхом.
Мой отец отмахнулся от возницы и поднялся, чтобы взять вожжи в свои руки, указав мне место рядом с собой. Лошадь Риддла и его мул были привязаны к задней части фургона. Сам он сел рядом с нами. По крайней мере мне было в новинку ехать рядом с отцом и смотреть, как он управляет лошадьми, вместо того, чтобы слушать скучную болтовню Шан. Я оглянулась на конюшню, и вовремя: Персеверанс как раз вывел Присс на прогулку. Он кивнул мне, и я кивнула в ответ. С момента начала занятий с писцом мы только один раз смогли выбраться для урока верховой езды. Я рассчитывала, что сегодня отец будет гордиться моими успехами, но Шан испортила даже это!
Но все равно я наслаждалась поездкой в город. Фитц Виджилант и Шан торчали в фургоне, среди горы подушек, меховых пледов и одеял. Я слышала, как она рассказывала какую-то историю про огромную бабушкину карету, отделанную кожей и бархатными шторами. Я сидела между отцом и Риддлом, и мне было тепло. Они через мою голову обсуждали скучные мужские темы. Я смотрела, как падает снег, как развеваются гривы лошадей, и слушала музыку из скрипа фургона и глухого топота копыт. Я будто видела сон наяву, погружаясь в нежный свет, идущий от летящего снега и затягивающий нас все дальше и дальше. Очнулась я, когда мы уже подъезжали к торговому городу. Сначала леса уступили место полям с группками маленьких ферм. Потом домов стало больше, чем полей и, наконец, мы оказались в самом городе. Лавки купцов, прекрасные дома и постоялые дворы окружали широкую площадь. И над всем этим висела сверкающая жемчугом дымка, от которой мне то и дело хотелось тереть глаза. Падающий снег рассеивал зимний свет, и мне казалось, что он идет не только с неба, но и от заснеженной земли. Я чувствовала, как меня покачивает. Это было такое замечательное ощущение. Нос, щеки и руки замерзли, но в остальном мне было тепло между двух мужчин с их глубокими, веселыми голосами. На столбах уже развесили гирлянды и фонари, а яркие наряды торговцев и простых людей, снующих по лавкам, добавляли праздничного настроения. Вечнозеленые гирлянды украшали окна и двери, на хвое висели красные или белые ягоды и коричневые шишки. В богатых домах висели крошечные колокольчики, вплетенные в кедровые ветви, и они тихо звенели на ветру.
Отец высадил нашу группу возле конюшни и бросил мальчику монетку, чтобы он позаботился о лошадях. Пока Шан и Фитц Виджилант выбирались из фургона, он снял меня и взял за руку, покрякивая от холода. Его рука была теплой, а стены были достаточно плотны, чтобы я могла вынести его прикосновение. Я улыбнулась ему. Снег падал, и свет окружил нас.
Мы направились в центр города. Центром Приречных дубов считались три могучих дуба, окруженные молодым падубом с недавно остриженными колючками и без ягод. Казалось, весь город развернулся на этой площади. Коробейники и лудильщики вытащили свои телеги и продавали кастрюли с полок, свистки и браслеты с лотков, поздние яблоки и орехи из огромных корзин. Был такой большой выбор, что мы не могли рассмотреть все и сразу. Мы прошли мимо людей в мехах и ярких плащах. Так много народа, и я не знаю никого из них! Все это очень отличалось от Ивового Леса. Некоторые девушки носили короны из остролиста. До Зимнего праздника было еще два дня, но везде были гирлянды, музыка, и мужчины готовили и продавали горячие каштаны. «Каштаны, каштаны, с пылу с жару! Каштаны, каштаны, монетка за пару!»
Отец заполнил свою рукавицу каштанами и протянул мне. Я обняла ее одной рукой и сняла сверкающую коричневую кожуру с кремового орешка.
— Мои любимые! — сказал Риддл, утащив один орешек.
Он шел рядом со мной, рассказывая о Зимнем празднике его детства в маленьком городке. Думаю, он съел столько же каштанов, сколько и я. Мимо, хихикая, прошли две девушки в коронах. Они улыбнулись ему, он улыбнулся в ответ, но покачал головой. Они громко рассмеялись, взялись за руки и побежали в толпу.
Сначала мы остановились у лавки шорника. Отец был огорчен, узнав, что новое седло еще не закончено. И только когда вышел человек, чтобы измерить длину моей ноги и, покачав головой, сказал, что придется все исправлять, я поняла, что это седло для меня и Присс. Он показал мне крылья седла, на каждом была вырезана пчела. Я с удивлением смотрела на него, и, думаю, сделала отца счастливым больше, чем если бы седло было бы полностью готово. Он обещал, что мы вернемся на следующей неделе, с лошадью, но я плохо понимала, что он говорит. Я не могла ни слова вытянуть из себя, пока мы не вышли на улицу. Там Риддл спросил меня, что я думаю о пчелах, и я честно сказала, что они очень славные, но я предпочла бы атакующего оленя. Отец очень удивился, а Риддл так громко захохотал, что люди вокруг начали оглядываться на нас.
Мы заходили в разные лавки. Отец купил мне ремень из красной кожи с вырезанными на нем цветами, чудесный цветочный браслет, сделанный из рога, и кусок пирога с изюмом и орехами. В одной лавке мы взяли три шарика белого мыла с ароматом глицинии и один — с запахом мяты. Я шепотом сказала отцу, что хотела бы купить что-нибудь для Кэфл и Рэвела. Это ему понравилось. Он нашел пуговицы, вырезанные в форме желудя, и спросил, подойдут ли они Кэфл. Я не знала, но он купил их. С Рэвелом было намного сложнее, но когда я увидела женщину, продававшую вышитые карманные платки темно-оранжевого, светло-зеленого и голубого цветов, я спросила, можно ли взять один для него. Отец удивился моей уверенности, что дворецкому понравится такой подарок, но я почему-то совершенно не сомневалась. Я хотела набраться смелости и попросить купить небольшой подарок для Персеверанса, но постеснялась даже упомянуть о нем при отце.
