Танит Ли - Героиня мира
На ужин подавали деликатесы, ничем не напоминавшие вкусную крестьянскую еду из деревни Ступени. На столе появлялись чаши с вином, они пустели, изменяя цвет, и на их месте возникали новые.
За пределами этих покоев по-прежнему звучала музыка, слышался шум танцев. Как выяснилось, нас ожидал концерт для узкого круга слушателей.
Мы поднялись в зал этажом выше, дамы расположились на обитых плюшем диванах, затем пришли музыканты; они заняли места у инструментов, двух арф и клавесина. При первых же звуках музыки кавалеры потихоньку ретировались через балконные двери и все до единого удалились.
Они проделали этот маневр в столь сдержанной манере, что, пожалуй, он не выглядел странно. Во всяком случае, никто и словом не обмолвился на сей счет: ни сидевшая на диване мешковатая жена губернатора, ни серебристая Сидо, продолжавшая обмахиваться веером, похожим на лебединое крыло. Случившееся обескуражило только меня.
Мужчины отправились обсуждать дела, но танцующие этажом ниже обитатели Эбондиса будут полагать, что они внимают звукам арф и клавесина в зале для концертов. Хитро задуманная уловка.
А музыка все лилась, не смолкая. Я порадовалась тому, что за спиной у меня незатворенные окна, из которых веет прохладой. В комнате стояла жара и удушающий аромат духов и цветов.
4Наверное, прошел час, но, казалось, клавесин не намерен смолкать, а я уже настолько истомилась, что встала и, не говоря ни слова, выскользнула через балконную дверь на террасу.
Я сразу же ощутила невероятное облегчение и некоторые угрызения совести. Предполагалось, что я буду спокойно сидеть наряду со всеми, погрузившись в легкий коматоз, навеваемый мелодичными звуками безупречно построенных вариаций, которые показались мне все на одно лицо, будто бесконечно повторяющаяся одна и та же тема. Вместо умиротворения это повергло меня в бешенство. Удрав, я постояла в нерешительности, чтобы проверить, не заметил ли кто-нибудь, что я манкирую обществом, но никто не вышел следом за мной.
Оказавшись у перил террасы, я посмотрела вниз. По эту сторону здания находились лишь сады с фонарями, пара стражников совершала обход. За стенами виднелись городские крыши.
Ночь была прохладной, наполненной запахами деревьев и шелестом человеческого брожения. Мне недоставало шороха моря. Затем послышались голоса, говорили в повышенном тоне.
Окинув взглядом террасу, я заметила тонкий лучик света, упавший на мозаичные плитки. В той комнате неплотно прикрыты занавеси — в комнате, где мужчины что-то обсуждают.
Я стала осторожно продвигаться в ту сторону, предназначенная для женщин музыка зазвучала тише, и я услышала, как мужчины опять разразились криками, на этот раз еще более громкими. Стало быть, обстановка накаляется.
Я почувствовала любопытство, но в то же время какое-то отвращение шевельнулось во мне. Вероятно, всякий лазутчик не только получает преимущество, но и сталкивается с неприятностями.
Занавеска откинулась или соскочила с карниза, и там образовался широкий проем. Я посмотрела в вертикальную желтую щель и тут же увидела губернатора, походившего теперь на рассерженного ребенка; он сидел в обитом бархатом кресле, притопывая ногой и сверкая пряжкой на туфле; думаю, в пряжке был алмаз. Другой человек то появлялся в поле зрения рядом с ним, то снова исчезал; он размахивал рукой, всячески выражая несогласие, и так и сыпал отрицаниями: нет, не, никогда.
Затем все окно заслонил кроваво-красный наряд Ретки; я мгновенно отпрянула, хоть он и стоял ко мне спиной.
— С вашего позволения, Оберис, пусть губернатор высказывается за себя сам.
Красная пелена в ожидании застыла на месте, загораживая свет.
Я услышала, как ретивый спорщик, которого он назвал Оберисом, сказал:
— Прошу прощения у губернатора. Насколько я понял, он…
— Оберис просто высказал мою точку зрения, — пронзительным раздраженным голосом произнес губернатор.
— Ах, значит, и в самом деле «нет».
— В такое-то время да еще в таком климате. Ретка, будьте благоразумны.
— О, разве я неблагоразумен? — Голос Ретки ласкал слух и таил в себе опасность. Он отошел от окна. И тогда в поле зрения появились еще трое мужчин. Одним из них оказался Фенсер в своем синем камзоле. Он стоял, опираясь на резной комод, не сводя глаз с Ретки, на его лице застыли собранность и угрюмое выражение. — Но, видите ли, мне казалось, — Ретка перешел к решительному, разящему наповал удару, — что у короля не может быть возражений против наличия войск на Китэ. Оно избавит его от массы хлопот и неприятностей, когда Крония обнажит когти.
— Между нами и Кронией существует договор, — возразил губернатор. Голос его звучал уже не просто брюзгливо, а встревоженно.
— Крония заключила договор с половиной стран, примыкающих к Темериду, — отвечал Ретка. — Неужели вы полагаете, что странам это поможет? Имеется еще и договор о торговле с Кандиром, которым Крония воспользуется, чтобы проникнуть туда. А костер, в котором сгорят остальные договоры, послужит для освещения, при котором кронианцы смогут составить дальнейшие боевые планы.
— Крония. Этот вечный страх перед Кронией.
— И эта самая Крония вечно на марше. Ведение войны для Саз-Кронианской империи все равно что починка сетей для рыбака, сэр. Повседневное занятие. Если вам нужны тому подтверждения, обратитесь к Завиону. Как вам известно, он провел некоторое время и в одной, и в другой столице Севера. Он видел этого неоперившегося императора собственными глазами. И не подумайте, что Кристен неопытен, раз только-только пришел к власти. Он участвовал в боях с десятилетнего возраста. И заседания совета ему тоже не в диковинку.
Губернатор вдруг топнул ногой, как капризная девушка, и алмаз ярко сверкнул.
— Не желаю больше слушать! Неужели вы считаете, что тулийский монарх пожалует Китэ право на создание собственной армии для защиты отечества?
— У Тулии, — ответил Ретка, — скоро будет своих хлопот по горло.
— Да, я понимаю, к чему вы клоните. Мы вооружимся, а потом вырвемся на волю.
— Разве я сказал об этом? — спросил Ретка.
— Вы никогда ни о чем не говорите прямо. Вы обходитесь намеками и предположениями. Ретка, с меня хватит. Подобные идеи изрядно будоражат душу. А теперь давайте вернемся к нашим дамам.
Губернатор встал.
И вдруг Ретка заявил:
— А дамы уже тут как тут, — и, снова подойдя к окну, резко распахнул его и застыл, глядя на меня. — По крайней мере одна их них.
Никакие отговорки не помогут. Мне оставалось лишь вскинуть голову и посмотреть ему в глаза. Вид у него был вполне дружелюбный. Похоже, происшедшее позабавило его. В конце концов, разве может представлять собой угрозу девушка в густо-розовом платье, залившаяся еще более густо-розовым румянцем.
