Говард Уолдроп - Дикие карты
Карлик с бранью принялся пробиваться сквозь толпу и снова двинулся к воротам парка. Мало-помалу все остальные развернулись и последовали его примеру. Они снова начали скандировать, но уже без особого энтузиазма, а вскоре и вовсе умолкли.
Сандра одарила Грега долгим взглядом, и он улыбнулся ей.
— Спасибо, — тихо и устало проговорил он. — Спасибо за то, что дали мне шанс.
Женщина кивнула. Она не решалась заговорить с ним, так как боялась, что не сдержится и обнимет или поцелует его. «Ты для него всего лишь дряхлая старуха. Такой же джокер, как и все остальные».
Вздыхая, она поковыляла на искривленных артритом ногах прочь.
ХАРТМАНН УСМИРЯЕТ ВОССТАНИЕ
РАЗГОВОР С ЛИДЕРОМ ДСО ПРИНОСИТ ОТСРОЧКУ
«Нью-Йорк таймс», 18 июля 1976 годаДЖОКЕРТАУН ОХВАЧЕН ХАОСОМ
«Нью-Йорк дети ньюс», 19 июля 1976 годаКолонна джокеров вернулась в Рузвельт-парк. Остаток этого знойного дня Миллер, Сандра и все остальные выступали с речами. Под вечер на митинге появился и обратился к народу сам Тахион, а все сборище странным образом охватила атмосфера праздника. Джокеры сидели на поросших травой кочках, пели песни или переговаривались. Те, кто захватил с собой закуски, делились ими с ближайшими соседями; напитки лились рекой. Самокрутки с марихуаной переходили из рук в руки. В каком-то смысле марш перерос в стихийное торжество братства джокеров. Даже самые безобразные из них открыто расхаживали повсюду. Знаменитые маски Джокертауна, анонимные фасады, за которыми уже привыкли скрываться многие его обитатели, в этот день были сброшены.
Для большинства это был радостный день — способ отвлечься от одуряющей жары, от убогости своего существования, ведь перед людьми открывалась жизнь их товарищей по несчастью, и если прежде их собственные горести представлялись им сокрушительными, то после того, что они видели здесь, их собственное положение переставало казаться непереносимым.
Хотя утро, казалось бы, предвещало неминуемые беспорядки и столкновения, день принес с собой спокойствие и оптимизм. Солнце больше не казалось таким уж палящим. Сандра вдруг обнаружила, что у нее прекрасное настроение. Она улыбалась, шутила с Гимли, она обнималась, пела и смеялась вместе со всеми остальными.
Вечер вернул их к реальности.
Темные тени манхэттенских небоскребов со всех сторон подобрались к парку и слились в одну. Небо стало ультрамариновым, потом зарево городских огней потеснило ночной мрак и парк окутала призрачная дымка. Город, раскалившийся за дневное время, отдавал тепло обратно; от жары не было спасения, воздух был мертвенно тих. Пожалуй, ночь оказалась даже более душной, чем день.
Позже начальник полиции окажется на ковре у мэра. Мэр, в свою очередь, на ковре у губернатора, чья канцелярия будет клясться и божиться, что не готовила никаких приказов. Никто так и не поймет, кто именно отдал тот злополучный приказ. Потом это уже не будет иметь никакого значения — ночь с восемнадцатого на девятнадцатое июля войдет в историю как ночь джокертаунского восстания.
Чей-то крик, многократно усиленный мегафоном, — и безумие разразилось.
Конники, следом за которыми двигались шеренги вооруженных дубинками полицейских, начали прочесывать парк с юга на север, намереваясь оттеснить джокеров сначала к Деланси, а потом обратно в Джокертаун. Джокеры, ошарашенные внезапной атакой и совершенно растерявшиеся, под нажимом впавшего в неистовство Гимли начали сопротивляться. Полицейские пустили в ход дубинки, и завязалась настоящая свалка, причем царившая в парке темнота только усугубляла всеобщую неразбериху. Для полицейских все, кто был не в униформе, представляли собой мишень. Ночь взорвалась криками и воплями. Попытка дать полиции организованный отпор быстро провалилась, и джокеров небольшими группками погнали на улицу, а всех, кто пытался свернуть в сторону, избивали. Тех, кто падал, затаптывали. Сандра тоже оказалась в такой толпе. Тяжело дыша, она пыталась удержаться на ногах в этой давке, руками прикрыть голову от ударов дубинок, и в конце концов ей все-таки удалось спрятаться в относительной безопасности одного из переулков, отходящих от Стэнтон-стрит. Оттуда она смотрела на бойню, которая творилась в парке и на прилегающих к нему улицах.
Перед ее глазами одна за другой разворачивались маленькие драмы.
Оператор Си-би-эс снимал, как десяток полицейских на мотоциклах теснил группу джокеров к ограде, которой был обнесен пандус подземного гаража на другой стороне улицы. Джокеры убегали, некоторые прыгали прямо через ограду. Среди них был и Вспышка, озарявший эту сцену фосфоресцирующим сиянием своей кожи — ему, бедняге, было даже не скрыться от полиции. В отчаянии он перемахнул через ограду и полетел вниз с высоты восьмифутового пандуса. В этот миг полицейские увидели оператора; один из них взревел:
— А ну-ка убрать его отсюда!
Мотоциклы, хрипло треща моторами, устремились на него; лучи фар беспорядочно заметались по стенам зданий. Оператор побежал прочь, не прекращая снимать. Взмах дубинки с промчавшегося мимо мотоцикла — и оператор со стоном рухнул на мостовую, выпустив из рук камеру. Послышался звон разбитого стекла.
У входа в переулок, шатаясь, появился джокер, прижимавший окровавленный платок почему-то к виску, хотя кровь, которая заливала воротник его рубашки, хлестала откуда-то из-за уха. Было совершенно ясно, почему он не сумел убежать: его руки и ноги торчали в разные стороны под немыслимыми углами, как будто их прилепил к телу пьяный скульптор. Рядом с ним тут же, словно из-под земли, возникли полицейские.
— Мне нужен врач, — сказал джокер одному из них. Когда полицейский ничего ему не ответил, тот потянул его за рукав форменного мундира. — Эй, пожалуйста.
Полицейский вытащил из футляра на поясе баллон со слезоточивым газом и пшикнул прямо джокеру в лицо.
Сандра ахнула и отступила в глубину переулка.
Беспорядки переместились на улицы Джокертауна. То там, то сям вспыхивали яростные схватки между джокерами и полицейскими. То был разгул разрушения, торжество ненависти. Ни один человек не спал в ту ночь. Джокеры в масках преграждали дорогу патрульным машинам, переворачивали их; над перекрестками от горящих машин поднималось зарево. Клиника Тахиона на берегу походила на осажденный замок, оцепленная вооруженными охранниками, и видно было, как мечется сам доктор, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие нормальной работы. Такисианин в сопровождении немногих доверенных помощников совершал вылазки на улицы и подбирал раненых — как джокеров, так и полицейских.
