Валентин Маслюков - Побег
Золотинка лечила мертвого.
Когда? Трудно было сообразить — она утратила представление о времени.
Быстро перевернула тело и припала губами к влажному, но холодному рту. Несколько сильных, до обморочной потуги вдохов и выдохов — кругом шла голова. Золотинка отстранилась, задыхаясь, потом быстро расстегнула изодранную куртку, обнажив разбитую, ушибленную до синяка грудь.
Сердце не билось. Жизнь покинула истерзанное, хладеющее тело.
Золотинка вскочила, чтобы крикнуть на помощь. Где был напарник стражника? Почему не вернулся? Никого! Горные склоны не откликались даже эхом.
Она кинулась к телу — синюшное, покрытое грязными кровавыми ссадинами лицо поразило ее… До болезненного ощущения вины: опытный и хладнокровный волшебник, окажись он на месте Золотинки, не упустил бы еще трепещущую в теле жизнь… Или не поздно?
— Помогите! — крикнула Золотинка, оглядываясь. Ниже, на другом краю лощины она узнала как будто бы скалистый обрыв, в котором нужно было искать ворота подземелья, по-прежнему закрытые. Где товарищ стражника, куда он делся? Где же они все?
Золотинка присела и приняла пигалика на плечи. Потом она поднялась, согнувшись под тяжестью, и побрела, пускаясь временами под уклон трудной шаткой побежкой. Дыхание вырывалось с хрипом, пот капал с бровей и слепил взор.
Наконец, шатаясь от изнеможения, она узнала место… приметила хотенчика с куцей привязью на хвосте. Совершенно забытый, он забежал вперед и тыкался в ворота, которые иначе и не возможно было бы различить в неровностях растрескавшейся скалы.
Волшебный сучок походил на собаку, что потеряла хозяина, бестолково суетился, тыкался в запертые ворота, кружил и разве что не возвращался, чтобы завыть над недвижным телом. Растерянность его и горе (насколько можно говорить о собственных чувствах хотенчика), несомненно, опровергали мелькнувшие было у Золотинки подозрения о предательском поведении не проверенного еще в деле существа. Но что же значили в таком случае головокружительные искания над пропастью, если, совершив бессмысленный круг, хотенчик возвратился-таки к дому? Было ли это последнее желание хозяина или… или что?
Эти обрывочные соображения посетили Золотинку, когда она опустила пигалика на землю и позволила себе несколько глубоких вздохов, пытаясь собраться с мыслями.
Хотенчик легко дался в руки.
— Ищи! — воскликнула Золотинка, сама не зная толком, чего хочет. — Ищи! — тряхнула она деревяшкой и бросила ее в воздух почти злобно.
Корявая палка взвилась, как-то испуганно кувыркнувшись, и устремилась к скале, миг — и она исчезла, словно в гнездо впорхнула. Отступивши шагов на десять, Золотинка разобрала узкую расселину в камне, куда и провалился, вильнув хвостом, хотенчик. Нашел он там что-нибудь или нет, возвращаться, во всяком случае, не собирался.
Золотинка опустилась к распластанному на траве телу и, помедлив, без надежды припала к холодным влажным губам.
Здесь, на коленях перед мертвецом, ее и нашли выбежавшие из раскрытых ворот стражники, один из них, давешний напарник погибшего, сжимал хотенчик. Она обронила несколько маловразумительных слов, то ли объясняя что-то, то ли оправдываясь, а потом, опустошенная и несчастная, с каким-то горьким недоумением в душе, поднялась, пошатываясь от изнеможения, и отошла в сторону. Отвернулась лицом к скале.
Пигалики положили товарища на плащ и подняли. Налитая синей застоявшейся кровью, словно распухшая, голова, свесившись через край, безвольно моталась в такт с их неровным шагом. Пусто глядели глаза.
Несколько часов спустя в двери Золотинкиной камеры загремел ключ и вошел Буян. Один, без сопровождения. Белым шарик на шапке его сам собою померк, медленно угасая на свету, и таким же угасшим при виде поднявшейся навстречу Золотинки предстало лицо одетого в черный, траурный кафтан пигалика.
— Всему виною… хотенчик, — начала она, не уверенная даже в том, что Буян дослушает до конца, — он завел в пропасть. Я не ждала предательства. И… я совсем не думала…
— Так вы ничего до сих пор не поняли? — холодно перебил Буян, и Золотинка застыла, потрясенная этим простым высказыванием.
— Не-ет, — протянула она, когда догадка ослепила ее своим безжалостным светом.
Но в это нельзя было поверить. Золотинка безвольно опустилась на кровать.
— А вы, — молвила она, поднимая глаза, — вы поняли, что произошло?
— Я это знал заранее. — Чудовищное признание он произнес и не двинулся с места. Все стоял у порога, словно решить не мог, бросить ли несколько уничтожающих слов и удалиться или уж договаривать до конца. — Я преступник, — сказал он как-то сухо, со злобой — без надежды на прощение. — Я должен был догадаться, чем это может кончиться. Должен. Надо было остановить.
— Как его звали? — тихо молвила Золотинка.
— Чекун. Он погиб, чтобы у вас был случай убежать.
Золотинка подавленно кивнула.
Буян все еще стоял у порога — брезговал заходить, узница была ему неприятна.
Потом он стащил с головы шапку, казалось, насилуя себя, чтобы остаться, и подвинул табурет.
— Решение Совета восьми, — бесцветно сообщил он. — Совет восьми поручил мне устроить побег.
— Зачем? — возразила Золотинка, не способная уже ни к какому здравому суждению.
— Народный приговор не может быть отменен. Совет восьми поручил мне совершить преступление и взять его на свою совесть. Совет восьми разрешил мне посвятить в замысел одного пигалика. Я выбрал Чекуна. Надежный, твердый в слове товарищ. В крайнем случае, придется сломать ногу, сказал он мне сегодня со смехом. Этот смех… этот смех и сейчас у меня в ушах.
Раздавленная виною, Золотинка не смела подать голос.
— Что теперь? — сказал Буян. Каждое слово его ложилось новым упреком. — Что теперь?
Может быть, он ждал ответа. Но не дождался.
— Теперь Совет восьми решил отправить вас в облике пигалика, — продолжал Буян. — У меня есть один на примете. Это крепкий молодой пигалик, молодец хоть куда…
— Оборотень? — усомнилась Золотинка. — Вы хотите сделать меня оборотнем? Приятного мало… — тут только она сообразила, что несет, и сбилась, зажавши рукой рот.
— Так будет лучше со всех точек зрения, — резко возразил Буян. — Вопрос этот, будьте покойны, продуман. Вы, кажется, подзабыли, что приговорены к смерти и речь идет о побеге. О дерзком побеге из-под стражи, которая, разумеется, не даст вам спуску, если поймает. Не можем же мы посвятить в замысел всех и каждого, стража ничего не подозревает. Не должна подозревать.
— И неужели никто не догадается?
