Алексей Ворон - Время волков
И в моем сознании промелькнуло смутное воспоминанье крыльев за спиной, огромных черных крыльев, странное чувство то ли полета, то ли падения. Не выбрать мне между Светом и Тьмой, не отыскать пути. Мой путь заклят словом, вымолвленным великим Магом. И на него лишь уповая, я, опустившись на колени перед Мечом, словно перед идолом, взмолился:
— О Гвидион! Мой бог! Я шел к тебе сквозь ночь, сквозь пламя, сквозь память. Ты, сотворивший меня, убивший меня и вновь возродивший к жизни, ты один можешь дать ответ, кого ты породил?
Вереница странных видений вновь захватила меня. Вот мне показалось, что земля разверзлась у меня под ногами, и я провалился в бездну. И бесчисленное количество мгновений, из которых слагались сотни лет, полз я, задыхаясь по дну океана. Там, на такой глубине, ничто не способно было выжить, и каждое мгновение я умирал жуткой, мучительной смертью, раздавленный толщей воды, но Зверь неизменно возвращал меня к ненавистной жизни, чтобы я вновь претерпел те же муки. И так продолжалось сотни лет, пока я не достиг наконец подножия неизвестного острова. Из последних сил я карабкался по его склону в надежде выбраться из воды, чтобы вдохнуть глоток воздуха и прекратить эту муку. Но это был страшный остров, остров моей погибели. Это был колдовской железный остров, от которого исходил дым и жар. На нем возвышалась гигантская кузня. Я, обессиленный, выполз из моря и рухнул без сознания на берегу, ноги мои так и остались в воде, а грудь и голова лежали на суше. Не знаю, сколько времени я провалялся таким образом, но меня вернул в сознание голос, от которого содрогнулись небеса, а Зверь во мне сжался от ужаса, скребя изнутри когтями мою плоть. Этот голос, похожий на гул кузнечного горна, произнес:
— Похоже, пока я сам не убью это порождение зла, никто не сможет с ним справиться. Что же, Гвидион, не будь на меня в обиде, но кроме меня некому нанести роковой удар. Только я, Гоибниу Кузнец, откованным мною мечом смогу убить эту тварь.
И волны взвыли, скорбя обо мне, и я вжался в железную почву, так и не решившись поднять глаза на бога. И роковой удар меча Гоибниу Кузнеца пронзил, расколов, мой позвоночник. И Зверь вместе со мной заревел от боли. И это была настоящая смерть, какой мне еще не приходилось видеть, холодная и неприглядная, и я растворился в небытии, в пене прибрежной волны. И только прибой жалобно стенал обо мне:
— Дилан! Дилан!
Да полно, справится ли Гоибниу Кузнец с той силой, которая выйдет из пучин океана на земную твердь спустя столетия? Я понял, почему Анарауд подсказал мне путь к спасению. Не моя судьба заботила его, он лишь защищал мир от того, во что превратит меня океан. И я сам бежал не от смерти, не от страшных мучений, которые ждали бы меня, останься я на разрушающемся острове, я бежал от того, кто уже не будет хранить в себе мое сознание. Я должен бежать с Антиллы, чтобы найти смерть, настоящую смерть, смерть-избавление.
И в тот же момент я очнулся от ужасного видения. Так узнал я свое имя и закричал:
— Я Дилан, сын Гвидиона, я порожденье Тьмы и Света! Боги Антиллы содрогнулись, услышав мое имя, и зароптали, поняв, что им не утянуть меня на морское дно. Голова на навершии Меча сморщилась и прошептала:
— Дилан, сын Гвидиона, Врата открыты!
Меч быстро вытягивался, словно по волшебству, и образовал идеально гладкий зеркальный мост. Он уходил куда-то ввысь, в небо, разорвав тучи, откуда хлынули на землю лучи заходящего солнца. Марево огня смешалось на металлической поверхности клинка с закатом, окрасив одну из его граней в кроваво-оранжевый цвет. Я ступил на зеркальный мост. Его поверхность была скользкой, но я все же удерживал равновесие, медленно ступая по нему. И с каждым шагом я все дальше удалялся от острова, поднимаясь все выше и выше.
Подо мной зияла бездна, там, внизу, во Тьме, полыхал остров, его куски с грохотом отваливались и с шипением уходили под воду. Я видел, как гибнут люди, маленькие черные человечки, сотнями падающие вслед отломившимся скалам. Я видел, как голодный океан с жадностью пожирал остатки суши, как его волна догоняла тех, кто пытался спастись на крохотных суденышках. Но одно из них, то, на котором было благословение богов, сумело избежать яростной стихии и плыло теперь на восток. И люди на нем, еще не пришедшие в себя от пережитого ужаса, подавленные невероятным количеством смертей, произошедших на их глазах, рыдали и молились богам. И король правил тем кораблем. И на лицо короля Миля навсегда легла тень печали. Прошедший сквозь бушующее море и пожирающее пламя, он стал суровым королем-воином, решившим во что бы то ни стало найти своим людям землю, надежный зеленый остров, боги которого никогда бы не захотели избавиться от них.
Почувствовав головокружение и едва не потеряв равновесие, я перестал смотреть вниз. Теперь я видел лишь поверхность моста, гладкую, холодную, отливающую серебром. Я видел собственное отражение в ней — темный силуэт на ослепительно белой грани. Я по-прежнему медленно переступал по скользкой поверхности моста. Я шел вперед, боясь увидеть то, что ждет меня в конце пути. Оставляя позади Мрак и Тьму, я шел навстречу Свету и боялся ослепнуть.
ЭПИЛОГ
Липкую глухую тишину межреальности разорвал в клочья пронзительный крик — крик, полный неисчерпаемой тоски холодной мертвой души по полной радости жизни. Не оставляя иного следа, кроме магического вихря, по Перепутью пронеслась кавалькада всадников Дикой Охоты. Витязи с белыми лицами и холодными очами, витязи без имен — ни проститься, ни простить, ни найти прощения. Хлопают на ветру плащи, сотканные из тумана, мелькают вереницы вечных снов. Замирают на губах безмолвные крики, полные ярости и неиспитого отчаяния — крики воинов, отвергнутых иными силами, кроме Дикой Охоты. Среди них нет трусов и предателей, среди них нет слабых и побежденных, таких Всадник не взял бы под свое покровительство. Вслед за Предводителем Дикой Охоты мчатся те, кто провел свою жизнь в битвах, сражаясь не на той стороне, кто видел тени мертвых вместо живых людей, кто отвечал на иной Зов, чем призыв человеческого сердца, кто слышал вкрадчиво тихий шепот духов Иного Мира.
Они следуют за Предводителем, единственным, в ком видят теперь смысл своего существования, не жизни, ибо жизни у них больше нет, а только странного полусна-полубытия. Безрадостная погоня, вечная жажда, и неспособно ее утолить даже вино, подаваемое в темных залах Замка Охотника — вино, дороже которого нет в мире, ибо плещется в тех кубках горячая человеческая кровь. Но и она не способна опьянить их.
Дикая Охота, воя, визжа, лая, мчалась вперед. Внезапно Всадник остановил бешеную скачку, кони замерли как вкопанные, тяжело храпя, собаки настороженно принюхивались, охотники выжидательно посматривали на своего Предводителя. Всадник вглядывался в темную даль, исчезающую в сумраке межреальности, высылая вперед свое сознание, осторожно проверял пути. Нет, он не боялся, Дикая Охота не боится никого и ничего. Ее Предводитель сам решает, куда следовать, с кем сражаться, и ни перед кем не держит ответа. Ни перед кем, кроме себя самого. И сейчас, прежде чем принять решение, от которого ему уже не отступить, он пытался определить, что за странные создания прошли теми же путями, которыми следует теперь он сам. Но Перепутье не хранит ничьих следов.
