Дэвид Геммел - Полуночный Сокол
Гелтиан натянуто улыбнулся:
— Это известие нисколько меня не радует, господин.
С передовой раненых уносили в специальное место, где их ждали доктора.
— Все равно у них убитых в два или даже в три раза больше, чем у нас, приезд Коннавара ничего не изменил. Долго они так не продержатся.
Заложив руки за спину, Джасарей снова взглянул на поле боя. Местность была холмистой, и ему казалось, что он видит на возвышении Брана. Бран стоял возле бело-синего знамени. Теперь он был достаточно близко, и Джасарей разглядел, что белый рисунок на знамени — запутавшийся в колючих кустах олень. «Странно, — подумал он, — почему воинственное племя выбрало такой символ? » Но тут он вспомнил, что видел этого оленя и раньше — в собственной палатке перед первой битвой во время Пердийской кампании. В тот день он вызвал к себе молодого Коннавара. Олень в терниях был изображен на рукояти его меча и броши, которой он закалывал мантию.
«Интересно, — подумал Джасарей, — если удастся взять его живым, надо будет спросить об этом».
В центре солдаты Города начали отступать. Армии ригантов удавалось не только удерживать позиции, но даже теснить противника. Для укрепления центра Джасарей вывел еще три отряда. Триста человек, взяв мечи и щиты, вышли в центр. Силы сравнялись. Джасарей посмотрел на отряды пехотинцев, стерегущие его фланги. «Скоро, скоро придет ваша очередь, — думал Джасарей, — им не удается сжать нас в тиски, центр им тоже не удержать. Коннавару придется задействовать пехоту, чтобы хоть немного помочь брату».
Он повернулся к Гелтиану:
— Отправь все резервные отряды на укрепление флангов. Две Пантеры пусть останутся в тылу, чтобы быть наготове, как только Железные Волки вступят в бой.
— Слушаюсь, господин, — отозвался Гелтиан.
Не успел он отойти, как Джасарей увидел, что охраняющий Брана воин поднял знамя с белым оленем и несколько раз взмахнул.
Тяжелая пехота начала двигаться. Джасарей ожидал, что они бросятся в атаку в чисто кельтонской манере — словно гурьба юнцов при виде стайки хорошеньких девушек. Но пехотинцы спускались медленно, держа наготове щиты. Джасарей заметил, что у них не длинные мечи, столь популярные у дикарей, а короткие кинжалы, похожие на те, что были у его солдат. Вот это уже внушало беспокойство, ведь кельтоиские мечи не приспособлены для рукопашного боя, поскольку при тесном построении длинным мечом не размахнуться. У дикарей кинжалы, а это значит, они будут сражаться плечом к плечу и его солдатам придется несладко.
«У них наше оружие, — думал он, — и они пытаются перенять нашу дисциплину. Что ж, похоже на комплимент. Вот насколько хватит этой дисциплины — уже другой вопрос».
Спустившись с холма, пехотинцы бросились бежать, но не очертя голову, а вполне размеренно. В самый последний момент, в дюйме от рядов противника, они издали дикий боевой клич. Солдаты Города снова немного отступили, а потом позиции выровнялись. Оглушительно зазвенели мечи и щиты, но этот звук был для Джасарея слаще всего на свете. Впереди продолжалась атака, и в битву вступили отряды Брана. Джасарей снова всмотрелся на золотую фигуру на белом коне.
— Иди же сюда, — тихо сказал он, — навести старого приятеля.
Бэйн скакал всю ночь, загнав двух лошадей мятежников, чтобы не утомлять королевского Ветерка. Привязав запасных коней между деревьями, он под оглушительные овации проехал через строй и направился вверх по холму. Внизу он увидел Фиаллаха во главе десяти тысяч Железных Волков. Они медленно шли по полю, держась на расстоянии выстрела от вражеской армии. Затем выстроились в пять колонн и стали ждать приказа к наступлению.
Фиаллах натянул поводья, чтобы остановить коня, и застонал — на боку у него созрел большой фурункул, который болел так, что отдавалось даже в спине. «Нужно было вскрыть его еще вчера», — подумал Фиаллах, мужественно терпя боль.
Бэйн галопом пустил коня вниз по холму. Когда он подъехал ближе, Железные Волки подняли мечи и громко его поприветствовали. Навстречу выехал Фиаллах. Он подъехал совсем близко, и Бэйну стало не по себе от его пристального взгляда, несмотря на шлем-маску.
— Святые небеса, Конн, ты заставил нас понервничать! — сказал Фиаллах.
— Я же приехал, — проговорил Бэйн басом, надеясь, что эхо от металлического шлема хоть немного исказит голос.
С минуту Фиаллах пристально его разглядывал.
— У Брана проблемы, начинать атаку?
Бэйн уже было согласился, он дотронулся до рукояти меча сидхов и вынул его из ножен. Едва пальцы коснулись холодного металла, послышался шепот ветра:
— Еще не время, сынок.
Удивление Бэйна было настолько сильным, что он едва не выронил меч.
— У меня не много времени. Выезжай в центр поля и жди нужного момента.
~ Как же я узнаю, что нужный момент наступил?
— Ты увидишь огненную колесницу. Мне кажется, Фиаллах что-то подозревает. Глаза у нас одинаковые, но я поплотнее тебя.
Бэйн повернулся к Фиаллаху:
— Ты еще не вскрыл свой нарыв?
— Думаю, лучше попросить одного из солдат Джасарея, — рассмеялся Фиаллах. — Ты в порядке, Конн? У тебя странный голос.
— Все хорошо, дружище!
Бэйн подстегнул Ветерка и поехал к центру поля.
Высоко в небе над облаками за битвой следил дух Бануина. Огромный квадрат войск Джасарея неутомимо двигался вверх по холму, и уже погибло три тысячи кельтонов.
Увидев короля, молодой жрец был поражен и тут же помчался к Бальгову кругу. Там он увидел тело, у которого сидел маленький светловолосый мальчик. Возвращаясь на поле, он уже догадался, что единственный, кто мог изобразить короля, — его сын. Сын, который презирал его и не хотел иметь ничего общего с ригантами.
Бануин парил над полем достаточно высоко, чтобы не видеть, как клинки вспарывают живую плоть. С высоты казалось, что никто не проронил ни капли крови — огромный квадрат армии Джасарея теснил ригантов все дальше к реке.
На вершине холма снова заплескалось знамя ригантов. На склонах, справа и слева от наступающего квадрата, появились всадники, тянущие на вершину тяжелые повозки. Затем в повозки кинули зажженные факелы, и повалил черный дым. На каждом холме стояло по три повозки, и всадники потащили их к склонам. Они быстро поскакали вниз и перерезали веревки, а повозки с грохотом помчались на наступающего врага.
Внизу солдаты, увидев, что на них движутся повозки, попытались покинуть строй, чтобы они пронеслись мимо, однако это удалось не всем, и несколько человек попали под колеса. Внутри повозок стояли глиняные кувшины с фонарным маслом, которые от тепла растрескались, и масло вылилось на влажную солому, устилавшую дно повозок. Другие кувшины взрывались, обдавая находящихся неподалеку солдат горящим маслом, превращая их в живые факелы. Две таких повозки разбили стройные ряды лучников, которые бросились врассыпную. Дым с гулом вырывался из взрывающихся кувшинов.