Ольга Макарова - iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан
…Похоже, все обиды, если таковые еще оставались, были мгновенно забыты: поспешно сложив на пол прихожей вещи, дочь бросилась обнимать отца… Месяц, что Орион колдовал над рукой Кана, даром не прошел; да, рука все еще оставалась вялой, а пальцы не чувствовались вовсе, но все же Ученик мог теперь обнять свою девочку — обеими руками. Никакой победе этот неопытный воитель еще так не радовался…
Выпустив из объятий Милию, Кангасск поймал взгляд Лайна — мальчик, всюду следовавший за Учеником миродержцев, точно тень, стоял поодаль и хмуро взирал на встречу отца и дочери… Детская ревность — чувство столь простое и искреннее, что сложно его не почувствовать. Впрочем, день-два — и юные дракошки нашли общий язык; теперь долгие часы в прогулках и разговорах Лайн проводил уже не со взрослым, тяжелым на подъем Каном, а со своей новой подругой. Они стоили друг друга — любопытные, шустрые, веселые…
— …Давно пора было их подружить, — сказал Орион Джовиб, обернувшись к Кангасску.
…Пустой тренировочный зал был погружен во мрак, и с высокого смотрового балкончика был виден лишь островок золотого света: развесив вокруг себя Южные Лихты, отгородившись от всего мира сразу, дети с увлечением читали что-то сказочное, из той самой книги…
От Лайна так и веяло преданностью и восхищением, когда он бросал взгляд на Милию, которая была его старше и выше… Орион не мог смотреть на сына без улыбки; Кангасск же был задумчив.
— Да… — запоздало отозвался он.
— Слушай, мне не нравится, когда у тебя взгляд такой… — прищурившись, произнес Орион. Отблески детских Лихтов светились в его глазах искорками. — Вообще, я понял, когда у гадальщика такой взгляд, не жди ничего хорошего…
— Ну что ты! — отшутился Кан. — Нет, у этих двоих все будет хорошо.
— Ты сказал «У этих двоих»? — мореход поймал его на слове. — Кажется, я тебя понял…
— Я что, прозрачный? — тихо и несерьезно возмутился Кан. Кажется, он уже говорил это однажды.
Орион не ответил, лишь многозначительно улыбнулся в ответ.
— Ну что, спустимся к ним? — спокойно осведомился он.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Кангасск. — Они тысячу раз звали меня на свой «Вечер сказителей», я все отказывался… пора бы и посетить.
— Вечер сказителей? — Орион весело хмыкнул. — Ишь как красиво назвали свои посиделки!.. Ну пошли…
Кангасск засветил пару Лихтов дабы обозначить свое присутствие, и они с Орионом начали спускаться.
— Как здорово, что ты пришел, папа! — Милия даже в ладоши хлопнула от радости.
— Почитай нам что-нибудь, — с теплом произнес Кан, присаживаясь рядом.
— Хорошо! — бодро отозвалась девочка. — Дядя Милиан всегда выбирал так…
С этими словами она добросовестно зажмурилась и открыла книгу наугад… У Кана сердце кольнуло, когда он это увидел… достаточно вспомнить, что письма Максимилиана он и сам читал так же. Причем, каждое письмо оказывалось подходящим…
— Читаю! — объявила Милия.
…Мрачная сказка — тихим напевным детским голоском…
Есть мир далекий, мир иной,
где в небе две луны.
От моря там подать рукой
до сказочной страны.
И ту страну в недобрый час
увидел я во сне:
там о беде пророк кричал
и дело шло к войне.
Как две луны на небе том
восходит из-за гор,
так правили страной вдвоем
два брата с давних пор.
Я их имен до сей поры
не вспомнил наяву.
Я лучше Первым и Вторым
двух братьев назову.
И если Первый был король
и правил на земле,
то незаметен был Второй —
как тень при короле.
Да, был тираном первый брат,
но тот, кто из теней
смотрел, опасней был в сто крат,
коварней и страшней.
Страна такая — злой сосед;
пришел войне черёд.
И Первый на виду у всех —
в бой армии ведет.
Громит чужие города,
пленит детей и жен.
Он на виду у всех всегда
и всеми проклят он.
Дела Второго не видны,
как смертоносный яд.
Шпионы, воры, колдуны
ему благоволят.
Они являются везде,
где их никто не ждал.
Не раз в ночи такой злодей
ворота открывал.
Врывался враг, и град тонул
в безжалостном огне…
Казалось, как плохому сну,
не знать конца войне.
Меняли облик колдуны;
царил повсюду страх.
Бывало, другом в дни войны
прикидывался враг.
Но вот в печальный год потерь
нашелся свой герой,
в бою безжалостен, как зверь;
фанатик и святой.
Он королю другой страны
на верность присягнул;
переломил он ход войны,
надежду всем вернул.
Златой грифон всегда при нем —
зверь множества легенд.
Сияет меч его огнем;
он сам — оживший свет.
Крушит врага в бою герой,
могуч, непобедим.
И той же раненых рукой
врачует паладин.
Но смерть оставила печать
на благостном челе;
ему жизнь мирную начать
нет права на земле.
Гадалка молвила, смотря
в огромный черный шар:
«Цена победе — жизнь твоя,
несчастная душа».
«Что ж, я готов,» — сказал тогда
герой, потупив взгляд…
И вот уже недолго ждать,
последний замок взят.
Встречай последнюю зарю,
осталось жить чуть-чуть…
Не внемля страху, к королю
он прорубает путь.
Сражен в бою грифон златой —
сей знак несет беду.
Речами же гадалки той
надломлен гордый дух.
Он молод, он дитя еще,
как можно не жалеть
о том, что дням подходит счет,
что скоро умереть,
что, кровью землю и траву
своею напоя,
он сложит светлую главу
за злого короля…
Он принял бой, и в том бою
сражен им был тиран.
Герой же, кровь пролив свою,
погиб от страшных ран.
Его народ в тот славный день,
ликуя, горевал.
И, неприметен, словно тень,
Второй на то взирал.
«Что ж, ведьма верная моя, —
он обернулся к ней;
та, хладнокровна, как змея,
смотрела из теней, —
Сыграла ты гадалки роль
Прекрасно. Что ж, виват!
Свершилось: мертв святой герой,
и мертв мой старший брат.
Глупцам недолго пировать
на выжженной земле.
Я — Тьма, а Тьма умеет ждать.
О новом короле
пророки скоро закричат,
и я верну свой трон.
Настанет, ведьма, день и час
нам править здесь вдвоем.
Так выпьем вместе за войну,
что я так долго ждал!» —
сказав так, ведьме протянул
Второй вина бокал.
Кроваво-красное вино
та испила до дна.
Но, знайте, с темным колдуном
не стоит пить вина…
Смертельный яд был в чаше той,
и ведьма умерла,
и тайну страшную с собой
в могилу унесла.
Погиб злодей. Что впереди?
В земле почил герой…
А меж тенями, невредим,
момента ждет Второй.
— Что такое, папа? Тебе сказка не понравилась?
