Ансельм Одли - Инквизиция
Но следы, по которым мы ехали, никуда не сворачивали, не менялись. Поэтому мы тащились все дальше и дальше, пока на мне не осталось сухой нитки, а грива лошади превратилась в мокрый спутанный клубок тускло-коричневого цвета. И холод! О Стихии, это был такой же ужас, как плыть по той ледяной реке в Лепидоре.
Каждый шаг лошади сопровождался хлюпаньем, и мне уже было все равно, что хлюпает: грязь или мои сапоги. Ноги терлись о седло через мокрую одежду – еще несколько часов, и начнется адская боль. Тут и там взору открывались боковые долины, но попасть туда не было никакой возможности, если ты не из горных коз, чье блеяние пару раз донеслось до нас. В Калатаре водились тигры, и львы тоже, но эти разумные животные, вероятно, прятались в каком-то теплом и сухом месте, вместе с горными кошками, птицами и всеми другими существами, имеющими крупицу здравого смысла. В отличие от нас.
В какой-то момент нам показалось, что мы выезжаем из долины на гребень, потому что за ним ничего не было видно. Но когда мы действительно там оказались, то не увидели никакой перемены, кроме мелкой впадины прямо впереди и относительно плоского каменистого участка с одной стороны. И, как я обнаружил через минуту, боковой тропы.
– Стоп, назад! – приказала Палатина. – Мы здесь как на ладони.
Уже почти стемнело, небо между вспышками было иссиня-черным, поэтому я сомневался, что кто-нибудь сможет нас увидеть, даже если очень постарается. Без теневого зрения я не мог различить даже горы по сторонам. Однако сейчас мне придется это зрение использовать. Мой кругозор расширился в тот миг, когда я снова открыл глаза. Справа были отвесные утесы, но слева между двумя холмами имелся проход, расщелина, ведущая наверх к очень высокому, узкому ущелью. И там за скалами пряталось здание – единственное не лежащее в руинах. Я видел его крышу, но мои ощущения притупились от холода и я не мог понять, идет ли тепло от этого здания или нет. И я не видел света, но это могло быть из-за ставен на окнах.
– Не знаю, – признался я, поскорее возвращаясь к нормальному зрению. Я чувствовал себя совершенно бесполезным. Я сказал им, что смогу найти убежище в темноте, потому мы и проделали весь этот путь ближе к ночи. И вот я здесь, полуослепший от молний и неспособный понять, то ли это место, что мы ищем.
– Не важно, – утешила Палатина. – Вид у него подходящий.
Мауриз и разведчик проехали немного вперед и остановились у развилки. Никто из них не спешился, но оба наклонились, изучая землю. Скартарис что-то сказал, и разведчик покачал головой, но фетиец, казалось, настаивал. Через минуту они разъехались в разные стороны: Мауриз – вверх по боковой дороге, разведчик – вверх по главной.
– Почему у меня такое чувство, что нас опять кто-то дурачит? – поинтересовалась Персея.
– Кто? Мауриз?
– Он или Алидризи, я не знаю. Вероятно, он оставлял ложный след.
– Ему следовало родиться фетийцем, – заметил Бамалко. – Алидризи, я имею в виду. Мауриз единственный, кому хватило хитрости все это раскусить.
Действительно, Мауриз и разведчик вернулись и доложили, что во второй раз Алидризи и его свита сделали вид, что поехали по другой дороге. Здесь они действовали более тонко, но в сущности применили тот же самый трюк.
– Надежный и проверенный, – прокомментировал Бамалко, когда мы отправились дальше. Проснувшаяся во мне надежда, что я нашел наше место назначения, умерла. – Мауриз, наверное, сам ислользовал этот трюк.
– Оставлял ложный след, чтобы избежать клановых собраний? – спросила Телеста со слабой улыбкой. Она почти весь день молчала, предоставляя ораторствовать Мауризу. Возможно, Телеста не разделяла его беспечной уверенности. – Я думаю, Алидризи небрежен из-за погоды. Он не верит, что кто-нибудь последует за ним в подобных условиях. Вот летом, когда ехать легче, выследить его было бы гораздо сложнее.
Никто из нас ничего не ответил. Все старались удержаться в седле и не сводили глаз с дороги. Ничто пока не предвещало конца шторма, и я его не ожидал. Шторм мог продлиться несколько дней. Если бы мы только направлялись туда, где могли бы в конце концов отдохнуть, но нет. Когда мы выполним то, зачем приехали, будет еще одна бесконечная езда вниз по этой долине и еще дальше, Фетида знает сколько миль до нашего временного укрытия.
По общему мнению, высказанному во время следующей остановки, мы ехали уже три часа. Даже двигаясь черепашьим шагом, мы должны были приближаться к концу долины. Вокруг окончательно стемнело, и дорогу освещали только молнии. На ее глинистых участках по-прежнему виднелись следы копыт, и мы проехали еще один разрушенный форт с ведущей к нему тропой, достаточно широкой для лошадей. Гром и завывание ветра, наши постоянные спутники в ущелье, приобрели диковинный аккомпанемент. Будто демон заиграл на ударных, беснуясь среди своих инструментов, особенно тарелок.
– Тут что-то не так! – крикнул я, вглядываясь в шторм, когда дорога повернула слегка под уклон. – Стойте!
Мы остановились. Я поднял глаза, и в этот самый миг сверкнула молния.
– Фетида!
– Святая Матерь Моря!
Я потрясенно уставился в черноту. Увиденный образ навсегда врезался мне в память – панорама камня, воды и гор. Они возвышались в милях от нас, но казались так близко – необъятные каменные стены, непостижимые разумом, по сравнению с которыми все вокруг словно уменьшилось в размерах. Вал на валу, настолько высокие, что они сплошными монолитами уходили в тучи – зрелище, внушающее такое благоговение, что все остальное вдруг стало жалким и незначительным.
А под ними, на дне пропасти столь глубокой, что ее темные стены, мокрые от дождя и брызг, исчезали где-то в бесконечности, бушевало море. Залив, где белые волны, огромные даже с такого расстояния, с грохотом рушились на подножие утесов. Бурлящее пространство черной воды, окруженное белыми бурунами, зловеще крутящимися в водоворотах.
– Техама, – вымолвила Персея. Грохот почти заглушил это слово.
– Конец дороги, – прошептал Мауриз. – О Фетида, во всем твоем царстве нет ничего, подобного этому.
Еще раз блеснула молния и еще раз, а я все смотрел и смотрел на этот пейзаж, всегда один и тот же, всегда захватывающий в своей необъятности. Палатина подергала меня за руку и почти потащила вместе с лошадью вниз по тропе, где еще можно было проехать.
– Используй теневое зрение – здесь должно что-то быть.
Неохотно, превозмогая боль в глазах, я выполнил ее просьбу.
Пейзаж стал еще ужаснее, еще больше похож на картину Ада, рожденную воображением какого-то безумного художника. Здесь не было никаких следов человеческого обитания, даже никакого указания, что человечество, кроме нас, вообще существует. Мы стояли там, где нас, конечно, не должно было быть. Утесы Техамы высились всего в нескольких милях от нас, устремляясь сквозь тучи к небу, пока даже теневое зрение не потеряло их в тысячах футах над головой.
