Алексей Осадчук - Летописи Дорна. Белый воин
– Ого, – перебил его смеющийся конунг, – вот это зверушка! Пожалуй, отец, нужно покормить этого отрока, а то и на нас рычать начнет, – весело обратился он к молча сидящему и пристально рассматривающему юношу друиду. – Вон Бруни, как чудо иноземное собрали, так сразу и побежал порты менять…
– Эй! Кто там! – от внезапного громкого окрика конунга Саша вздрогнул.
На зов правителя в комнатку принца, влетел молодой отрок, в котором Саша узнал Хаки. Мальчишка, гордо выпятив грудь, застыл, как соляной столб перед своим конунгом. На его поясе красовался короткий меч-крокс, который как понял, Саша давали при посвящении в отроки. Если Хаки здесь – значит Седовлас, принял мальчика к себе, наверное, не только его, да и остальных тоже.
– Скажи там, что я велел снеди принести. Да, половчее! – неестественно нахмурив брови, и стараясь не улыбнутся, молвил конунг. Хаки, как ветром сдуло, правда, уже закрывая двери, он все же успел подмигнуть улыбающемуся Сане.
– Эх-хех, добрый вой будет, – грустно улыбаясь, произнес Икер, – как и отец, его Лотам Юркий. Да-а, славных сыновей воспитали они…
«Интересно мои предки, или отец, например, помнили имена своих простых воинов? – думал Ксандр, слушая конунга. – А я буду помнить?»
* * *
Конунг и старый друид, пожелав набираться сил, оставили принца одного. Пока он одевался, умывался и приводил свой внешний вид в порядок вездесущая Нарима уже накрыв на стол, рассказывала последние новости. Их оказалось предостаточно и почти все хорошие:
– Как собрали вы то чудище железное, так к нему никто и не подходит более. Все видели, как ты рухнул наземь. По городу пошли слухи, что машины сии жизнь из людей высасывают. Мол, если такого сильного воя, как ты опустошило, то, что уж говорить о простых смертных.
– Хм… – усмехнулся Саша, вытираясь чистой тряпицей после умывания.
– Ушли два барркана в Ульм и Мирольм, посмотреть, что осталось от кораблей… – продолжала Нарима, готовя, свежую одежду своему подопечному.
– От фрольдов пока вестей нет, как в воду канули, но дозорные со стен сказывали, что неспокойно там стало у тарков.
«Прижилось словечко», – мысленно улыбнулся юноша, слушая этот своеобразный доклад.
– Трое мужиков ожглись маслом на стене, хоть ты их и упреждал о том, чадо. Бруни с Олавом на стене вешают эти, как их… Ну, то что плотники сделали по твоим словам…
– Козырьки, – подсказал ей Саша, садясь за стол. Там уже его поджидала глубокая деревянная тарелка с приятно пахнущим подобием мясного жаркого. От голода голова шла кругом, а запах еды дурманил разум. Свежий душистый хлеб был еще теплым. Пока юноша уплетал за обе щеки угощение Нарима продолжала доклад:
– Девочки хорошо устроены, все за тебя тревожатся. Как ты тут. Унай с мальцами пороги отбивает, все выспрашивают о твоем здравии…
– Что же ты мне ни слова про Анаю не сказала? – перебил ее Саша. – Смотри, уволю тебя с поста секретаря и характеристику отрицательную накатаю, что тогда будешь делать. Нарима, уже привыкшая к незнакомым словечкам, сама пошла в атаку:
– А не сказала потому как, ты не и спрашивал. А коль не спрашивал, стало быть, не интересна она тебе. Саня опешил от подобного натиска:
– Значит, про каких-то мужиков, что зады себе ошпарили ты мне рассказываешь, а про…
– То-то же, – перебила его улыбающаяся ведунья, – так бы и сразу, а то напыжился, как ферми, которому не хватило синих яблок. Она за тебя со всеми переругалась, а ты все в ней какую-то «принцессу» видишь.
– Как она? – тихо спросил юноша. «Ведунья тысячу раз права, – думал он, – только от этого мне никак не легче». Привык он за те недели, что они шли вместе. Незаметно для себя он привязался к девушке. К ее красивым глазам, так всегда восторженно глядящим на него. Он чувствовал на себе эти взгляды и у него, будто крылья вырастали от осознания того, что им кто-то восхищен.
Дочь конунга очень отличалась от девчонок, которых он знал там – на Земле. Она всегда говорила, что думала. Она не прятала чувства. Она была сама собой. Без лишней шелухи загадочности и налета продвинутости.
И вдруг в один прекрасный момент все прекратилось. Аная снова стала той, кем являлась – прежде всего, дочерью конунга. Он практически не видел ее эти дни. Ему казалось, что она забыла о нем. Часто он сожалел, что их совместный путь длился так мало. Ему не хватало ее общества…
– Рана оказалась неглубокой, кольчуга спасла. Ей сейчас очень плохо. Она винит себя в смерти тех воев, что охраняли ее. Они погибли, защищая ее, как и те двое, что ушли с нею на ярмарку в Ульм. Вот она и винит себя. Говорит, что это из-за ее капризов люди гибнут возле нее… О тебе, чадо, выспрашивала… , – Нарима не договорила…
Знакомый зов боевого рога, страшной сковывающей все тело вестью, донесся со стороны северной стены…
– Началось, – холодно произнес Ксандр, вставая из-за стола и направляясь в угол комнаты, где находился весь его скарб.
* * *
Тарков было очень много… Орда, как полноводная река вышедшая из берегов, вытекла из леса напротив города. Вой и рев, словно шум бушующего моря, поглощал все остальные звуки. У стоявшего на стене принца, «любующегося» вражеской армией, казалось, кровь заледенела в жилах…
– ….Стрелы готовь! Гроловы дети! Быстрее! Что встали, обгадились уже?!!! По местам!… – крики десятников, раздающих приказы своим подчиненным, неслись со всех участков северной стены. Последний рубеж, охраняющий людей от смерти, превратился в подобие рассерженного пчелиного улья, готового в любой момент наброситься на побеспокоившего его покой медведя. Защитники, не суетясь но споро, занимали свои места на стене.
Суматоха же царила около масляных установок. Было видно, как народ волнуется. Всем этим мельтешением руководил Олав, как-то естественно влившийся в работу над созданием конструкций и, в результате, плавно взявший на себя бремя организации отрядов обслуживания оных.
Ксандр находился подле и старался не вмешиваться в деятельность десятника. У того отлично получалось, да и опыт руководить был. Бывшие собиратели масла, единственные по настоящему знающие, как правильно вести себя с этим легковоспламеняющимся веществом, составляли обслугу масляных установок. Одетые в одежду из шкур с перемотанными лонновой материей лицами, «слезари», как их называли лоримы, подбрасывали дрова в большие очаги, сложенные под чанами, таскали в деревянных ведрах воду и разливали ее вокруг – на помост, на козырьки, на стену. Масло в огромных чанах нехотя кипело и бурчало, будто потревоженный зверь во время зимней спячки.
