Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка
Она подняла голову — как раз, чтоб увидеть: по волнам бежит крутобокий корабль под невиданными треугольными парусами. Ветер клонит его борт к волнам — напряженный скрип снастей и обшивки, что не уловить ушами, слышат глаза! Сердце колотится: перевернется! — а парусник идет вперед, волны разбиваются о лишенный тарана нос брызгами зеленого стекла. Саксы забыли о добыче, рвутся навстречу более опасному врагу — быстрые, хищные. Вдоль бортов ярятся под солнцем багряные щиты, щерятся с носов кабаньи пасти. Расходятся — не широко, не узко, как раз, чтобы напасть со всех сторон. Два с бортов, один с носа. Чьи бы вы ни были, храбрецы с высокобортного корабля — удачи вам! Вы враги — в море друзей не бывает, но вы займете саксов, и те на время забудут о медлительном купце, что ползет в сторону неведомой страны именем Камбрия. А саксы займут вас!
— Если на парусном достаточно воинов, шансы равны, — заметил Баян, — Он невелик, выйдет трое на одного, но высокий борт, по сути, крепость. Сейчас сцепятся…
— Нет.
Анастасия сама удивилась обретенной уверенности. Но четыре года ее главным занятием было — корабли рассматривать, да припоминать, что о них некогда сестра щебетала. С башни над крупнейшим военным портом империи можно увидеть больше, чем с малопонятных рисунков в книге. На папирусе и пергаменте корабли даже не мертвые — нерожденные. В гавани — живые. Входят и выходят, становятся к причалу. Их вытаскивают на берег, переворачивают или накреняют. Чинят. И — испытывают! Боевые машины — тоже… Аварин смотрит, будто у базилиссы–беглянки крылья выросли. Вот только что — молитву Господню не помнила, теперь же показывает рукой на мачту ирландца:
— Там! Видишь? Сейчас! Ну!
Послушна девичьему крику, на мачте парусника поворачивается к ближайшей жертве стрела с тяжелым грузом на цепи. Удар кистеня размером в мачту — врагу в середину палубы. Брызги из щепы, воды и крови! Этому — не плавать!
— Называется — «дельфин», — объявляет Анастасия, — Греческое изобретение!
«Дельфин» — греческий, прочный дубовый форштевень — нет. Нос парусника не уворачивается от столкновения, наоборот, рыскнул навстречу, чтоб враг не ушел. Саксы не успевают осадить назад… Хруст, с которым смялась голова вепря — лишь в воображении, крики — настоящие. Над поверхностью моря торчит корма, и ту быстро дожевывают ненасытные волны: мешанина из брошенных и переломленных весел, суетящиеся человечки, что на расстоянии кажутся совершенно безопасными и даже смешными. Только что из–за них чуть дышать не перестала, потому — не жалко! Один прыгнул, уцепился за выступ на борту парусника, но через борт перегнулась фигура воина, солнце блеснуло на шлеме. Удар длинной пики, окольчуженное тело камнем уходит в воду. Так ему!
По другому борту парусника отдельное сражение. Баллисты посылают вниз болт за болтом. Быстро! Куда быстрей, чем все, что доводилось видеть на Родосе. Катафракт из лука стреляет медленней! Над бортом — редкая изгородь из пик. Отголосок команды на чужом языке, короткой, четкой: «так–ТАК!» Самой хочется что–нибудь сделать, только непонятно, что… Фигуры воинов встают над бортом — как их мало! Прыгают вниз… Была ли схватка? Если была, так недолгая. Ладья показывается из–за борта ирландца, на ней все кончено — только пяток воинов склоняются, чтобы добить чужих раненых, перебрасывают бездоспешные тела в воду, снимают железо с вождей…
Анастасия отвернулась.
— Не для твоих глаз, — согласился Баян. — Жаль, что теперь победитель займется нами… Купцу не уйти. Да от такого и дромону не уйти! При ветре.
Вот парусник подошел вплотную. Нападут? Над кормой взлетает квадратное полотнище — какой богач не пожалел шелка? Алое — сверху, зеленое — снизу. Вышитая серебром арфа.
— Мы живы, — сообщил Баян. Анастасия услышала: «Ты жива», — Арфа, значит, ирландцы. Выкуп сдерут… С этим драться безнадежней, чем с теми тремя! На него не влезешь: саксов расстреляли сверху, как оленей.
Скоро загнутый внутрь борт нависает сверху, оттуда гремит:
— Кто такие? Куда следуете?
Ответили: корабль из Австразии, в трюмах всего понемногу, идет в Глентуи и Дивед. Наверху обрадовались.
— Будете в Кер–Сиди, подтвердите победу! Яхта «Бригита», клан О'Десси, на шестинедельной службе республике… Вам ничего не стоит, а нам за спасение торговца платят больше, чем за пиратский киль! Передайте в Жилую башню это… На нем арфа — наш знак!
Палуба вздрогнула: в нее врезался дротик. Маленький, зато со свинцовым грузом.
— В какую башню?
— Увидите… С моря ее далеко видно!
Плеск волн о нос — даже не поцарапан, скрип талей — поднимают остроносую гирю, чтобы была готова ударить пирата, если еще попадутся. Кормчий, чтобы не выказывать радость слишком уж явно, ворчит под нос:
— Откуда у ирландцев такие корабли? Сколько помню, всегда на кожаных вонючках ходили… Видно, слухи не врут: начались в Камбрии чудеса, и закончатся не скоро.
Анастасия молчит. Улыбается. Не зря сестра дала слово… Вот, спасла — второй раз! Скоро будет можно ее обнять, и поплакать, и рассказать, как было плохо одной и хорошо вместе… Только ветер стихает, и часы превращаются в ночь. С утра — туманное марево. Холод охватывает руки злыми рукавицами, норовит залезть за ворот. Сквозь туман проглянула скудная зелень берега — от сердца отлегло. Дубравы, овцы — никак не хуже страны франков. Очередной холм уходит назад и вбок, открывает устье полноводной реки. Не Дунай, зато над серо–стылой блестящей, как масло, водой — город.
Сердце сжалось от вида ровных улиц, что разбегаются вниз с высокого холма. От вида желто–бурых стен, увенчанных прямоугольными башнями. У каждой наверху крылья, как руки, и эти руки машут, приветствуют подходящий к устью корабль. Моря зеленых и тростниковых крыш — дома не сбиваются в беспорядочную тесную кучу в тесном укреплении — стоят ровно и достойно, как гвардейцы–доместики на смотру. У подножия — длинные и округлые валы ипподрома. Муравейники строек выдают назначение, когда корабль огибает город на пути к речной пристани. У каменного здания стены лежат крестом? Собор! Легкие своды поддерживают крышу над открытой всем ветрам мостовой? Форум! И, скорее всего, рынок. Утро, а там толчея.
