Иней Олненн - Цепные псы одинаковы
— За то, что помочь хочешь — хвалю, — сердито сказал он, — а за то, что смерть там свою найти можешь, за то, что не подумал про это, — оттаскать бы тебя за волосы, да взрослый уж. Ты — янгр, кто место твое займет, пока не вернешься? А если не вернешься? Иной раз не пойму, где голова твоя, Ян Серебряк… Но будь по-твоему.
Кассар Серебряк поглядел на сына. Гнева в его глазах уже не было.
— Будешь у Згавахи — про племя наше не забудь. А янгром вместо тебя брат твой младший останется.
Знахарь, узнав обо всем, рассвирепел.
— Дурья твоя голова! — сказал он Яну и так на него поглядел, что тот готов был из избушки опрометью бежать. — Згаваха большую за свои слова плату берет, не осилите — жизнь свою у порога ее сложите. Если раньше ее Боргвы, или Туархи, или еще кто не заберут!
Но Ингерд молча собрал все, что имел, — шкуры бобровые, те, что получше, несколько камней дорогих, в последнем походе добытых, да соли — чистой, белой — в мешочек насыпал.
— А ты, Ян, что дашь? — спросил знахарь.
— Да то же самое. Других богатств не нажил.
Знахарь пожевал губами, взглянул на одного, на другого, потом пошел в кладовку и принес оттуда туесок, а в нем — варенье земляничное, густое, душистое.
— Вот это ей подадите, — сказал.
— Да ты что, колдун?! — изумился Ян. — Да Згаваха в пыль нас обратит за такое подношение! Не золото червленое, не серебро белое, не камень-солнце, а… варенье! Да она…
— Цыц! — прикрикнул на него знахарь. — Делай, как говорю! Ишь, перечить вздумал!
Ян примолк, но по лицу его видно было, что он решил, будто знахарь из ума выжил. Ингерд туесок взял, в мешок дорожный положил, надежно завязал, на плечо закинул и — за порог.
Ян руками развел, а знахарь ему сказал:
— Никто тебя за язык не тянул. Сам кашу заварил, сам ее теперь и хлебай.
Вздохнул Ян тяжко, да делать нечего, поплелся вслед за Ингердом. Ему было отчего вздыхать: земли предстояло пройти опасные, не заметишь, из-за какого куста стрелу в бок получишь.
Четыре клана делили территорию ближе к Соль-озеру и вокруг него: Орлы, Лисы, Туры и Соколы. Эрвиллы, Брандивы и Умантиры — Зоркие Орлы — селились по западному берегу Соль-озера, Белые Туры — Стиэри — обжили западный берег и северный, до озера Остынь и Высокой Гряды. Лисы жили на реке Келмень, большой реке, богатой рыбой и дичью в окрестных лесах. На другом берегу обитали Боргвы — Куницы да Туархи — Рыси. Как Стигвичи и Годархи донимали Соколов на Стечве, так Лисам доставалось от Боргвов и Туархов. Орлы, Лисы, Туры и Соколы между собой старались не воевать, а остальные кланы пытались вытеснить их с берегов Соль-озера, оно и понятно: копи давали соль, необходимую для заготовки на зиму рыбы и мяса, да и места вокруг были богатые, и поля под хлеб и под выпас пригодные. Никто и никогда не жил здесь в спокойствии, и в одиночку мерять дороги по землям соседей было опасно. Ингерд Ветер мог этого не знать, а может, все равно ему было, а вот Ян голову сложить опасался.
Долго они шли, и все Ингерду было в диковинку — поля зеленые с травой сочной, леса от берез светлые, глубокие лощины с бегущими по дну ручьями — земля и впрямь благодатная, обращайся с ней ласково — век счастлив будешь Родные края Ингерда куда суровей этих — с лесами дремучими, где неба из-за мохнатых крон не увидишь, с реками студеными и ветром соленым, могучим, от которого деревья и травы ковром ложатся.
"Вот ведь как, — думал Ян, поглядывая на Ингерда, — смотрю на него, и кто б другой посмотрел — человек как человек, и мимо пройдешь, если не зацепит, и знать не узнаешь, что внутри — развороченная могила".
Миновали они последний дозор Соколов на окраинном рубеже — пять холмов пологих там цепью стоят, — и спряталось солнце. Заклубились в небе тучи одна одной темнее, холодно стало, и дождь хлынул, и шел он целый день, до самого вечера. Ингерд и Ян промокли и продрогли, стали думать, где бы обсушиться. Огонь развести — невзначай увидит кто, поди потом, расскажи, что ты не лиходей какой. Нашли старую сосну, из земли вывороченную, и в яме под корнями развели костерок.
Быстро собралась ночь, резче запахло мокрой травой, громче ветер загудел в кронах, на Ингерда опять напала черная тоска. Никак не мог он свыкнуться с ее приходом, подкрадется, как тать, из-за угла, да в горло вцепится. А Ян, наоборот, согрелся и повеселел, даже затея навестить Згаваху уже не казалась столь безрассудной, когда в одной руке добрый кусок хлеба, а в другой — фляга с хорошим вином. Разговор не вязался, Ингерд чернее тучи был, и Ян задремал, оставив его мыслям мрачным на растерзание. Думы думами, а день завтра спокойным не будет, уже как-никак чужую землю топчут. Кому рассказать, что к ведьме на поклон идут — не поверят…
Много ли Ян спал, мало ли, но посреди ночи будить его Ингерд взялся. Очнулся Ян, понять ничего не может — где он, что с ним, и зачем это Волк за плечи его трясет. Потом слышит — недалеко сучья трещат, крылья хлопают, зверь какой-то заверещал. Переглянулись Ингерд и Ян — дело понятное, добыча с охотником встретилась, но тревога-то отчего не уходит? Все пичуги в гнездах притихли, все зверушки малые со страху в норы попрятались. Долго из-за кустов рычание злобное слышалось и птичий клекот, и глухие удары, а как стихло все, Ян да Ингерд, крадучись, поглядеть пошли.
На поляну выходят, а там папоротник весь примят, кусты дикой малины поломаны, на папоротнике том рысь мертвая лежит, а поперек нее — орел, кругом кровь, перья да клочья шерсти.
— Аарел Брандив! — воскликнул Ян. — Одинокий Охотник!
Орел приподнялся, от рыси оттолкнулся, бессильно к земле припал и обернулся человеком.
— Ян Серебряк, — тихо отозвался он. — Эта земля не твоя. Зачем ты здесь?
— Не серчай, — миролюбиво ответил ему Ян. — Пошли лучше к нашему костерку.
Но Орел был так слаб, что его пришлось держать под руки, сам он идти не мог. Из того, что он доверился Яну, Ингерд заключил, что они давно знаются.
Привели они его к костру, вина дали, Ян и спрашивает:
— Не иначе Туарха выслеживал?
— Я от самой Келмени за ним шел, пять дней не спал, — глаза Орла сверкнули из-под упавших на лицо черных, как смоль, волос. — Лисы весть принесли, что Туархи к Асгамирам гонца послали. Вот я его и перехватил.
— Зачем это? — насторожился Ян.
Но Орел не ответил — уснул сном крепким, на спину откинувшись.
— Отчего ты его одиноким охотником зовешь? — спрашивает Ингерд.
— Оттого, что воюет он и охотится в одиночку. Племя его велико, а он людей сторонится, а почему — сам не знаю, а спросить все недосуг было, да и неразговорчив он.
Ян потянулся.
