Шарлин Харрис - Бритлингенцы в аду
— Ты приземлилась на поверхности Ада. Сейчас, конечно, мы в его недрах. Из какой ты страны?
Что-то было в этой женщине неуместное.
— Я из Соединенных Штатов Америки, — сказала она. — Я — авиатрисса.
Кловач посмотрела на Батанью — та пожала плечами.
— Я не знаю, что это.
— Я пилотирую аэропланы, — пояснила женщина с привычной гордостью.
— Боюсь, что ты сейчас уже не на Земле, — сказала Батанья. — По крайней мере не в том же измерении, что Земля. Мы там были пару недель назад.
— Я поняла, что я не могла оказаться на родине. И уж точно я не в Тихом океане. — Женщина села на койку, будто у нее ноги подкосились. — И не знаю, сколько прошло… какой сейчас год? Я вылетела в тысяча девятьсот тридцать седьмом.
— Здесь год не тот, что был в твоем измерении, когда ты его оставила, — сказала Кловач. — Мы — бритлингенцы.
Лицо женщины не изменилось — это ей ничего не говорило.
Батанья пояснила ей:
— Кажется, тебя захватил какой-то поток событий или какая-то магия, нам неизвестные.
Женщина вздохнула — глубоко, прерывисто.
— Какой был год, когда вы последний раз были на Земле?
По голосу было слышно, что она боится услышать ответ.
— Ну… куда позже твоего времени, — ответила Кловач. Через камеру Нарцисса она перевела взгляд на Батанью. — В любом случае — позже двухтысячного, хотя даже не заметила, какой там был год. — Она пожала плечами. — Мы знали, что надолго там не задержимся.
— Да, какой-то из двухтысячных, — согласилась Батанья.
— Не могу понять, — тихо сказала женщина. — Наверное, я сошла с ума.
— Как тебя зовут? — спросила Батанья.
Может, смена темы выведет женщину из мрачного настроения.
— Амелия Эрхарт.
Она посмотрела на Батанью, на Кловач, будто они, вопреки всему, должны были знать ее имя. Это, значит, общая черта у нее с Нарциссом.
Увидев, что бритлингенки о ней не слышали, она пожала плечами, но тут же вся напряглась, когда раздались звуки, приближающиеся к большой двери между блоком камер и остальным подземельем — стражники бросили ее открытой. Звуки были — клацанье когтей и тяжелое дыхание.
— Собаки, — произнесла Амелия. — Значит, уже почти время обеда.
— Собаки? — хрипло переспросила Батанья, и Кловач почти одновременно с ней: — Что за собаки?
— Большие, — ответил Нарцисс, оторвавшись от рассматривания своего отражения и протирая зеркало подолом рубахи.
— Большие! — передразнила его Амелия и рассмеялась. Первый нормальный звук в этом помещении. — Они гигантские!
В дверь вошли два здоровенных черных пса и пошли обнюхивать коридор. У них был короткий блестящий мех, остроконечные уши, длинные тонкие хвосты. Из открытой пасти вывешивался длинный розовый язык — резкий цветовой контраст с острыми белыми зубами и красным огнем глаз.
Батанья прижалась к дальней стене, будто пытаясь выскрести себе нишу в камне.
— Этих псов пускают в камеры? — сумела выговорить она.
Псы! Обязательно псы! Почему нельзя, чтобы тюрьму сторожили гидры или горгульи? Нет, обязательно собаки.
— Нет, — ответил Нарцисс.
Собаки обернулись к нему, осторожно шагнули к прутьям его камеры. Будто не замечая длинных острых зубов и горящих глаз, Нарцисс подошел к решетке и просунул руку между прутьями. Страшные зверюги шумно принюхались и — та, которая была ближе, подставила Нарциссу голову почесать.
Три женщины уставились, глазам своим не веря, а Нарцисс обернулся.
— Даже собаки тянутся ко мне, — сказал он радостно. — Впрочем, я их тоже люблю.
Батанья передернулась, вспомнив что-то из виденного в странствиях. Ради Нарцисса она надеялась, что прутья крепкие. «Тянутся» — это могло значить многое.
Через минуту гончие утратили видимый интерес к Нарциссу и пошли дальше патрулировать коридор. Красные глаза останавливались на каждом узнике по очереди, а когда они подошли к камере Батаньи, из глоток стало рваться рычание. На лице Батаньи была написана решимость не проявить своих чувств, но она побледнела, на лбу выступил пот.
— Ты только не подходи к решеткам, и они тебя не достанут, — посоветовала Кловач, усилием воли заставив себя говорить спокойно. — Они реагируют на твой…
Она не смогла произнести такое слово про наставницу.
Но Батанья ее поняла и сама сказала его.
— Да, они чуют мой страх.
Ей было мерзко это говорить, еще мерзее — чувствовать свою слабость. Ты воин, напомнила она себе. Это было много лет назад, пора перестать реагировать.
Собаки прижались головами к прутьям и залаяли. Она такого звука в жизни не слышала — вся сила воли понадобилась, чтобы не дать подогнуться коленям. Двое охранников-людей бросились из конца коридора проверять, что взволновало псов, а те так возбудились, что завертелись колесом и бросились в сторону охранников, для которых это было как гром с ясного неба. Они были вооружены чем-то вроде пистолетов, но коренастый, который был слева, даже не успел достать оружие, как ближайший пес на него прыгнул и здоровенной пастью перекусил шею. Голова с недоуменным выражением свалилась с плеч, покатилась по полу, остановившись возле камеры Амелии Эрхарт. Второй оказался быстрее и хладнокровнее и прыгнувшего пса встретил выстрелом. Пуля оборвала полет собаки коротким визгом, и ее товарищ, откусивший только что человеку голову, повернулся на звук и зарычал.
Но высокий смуглый стражник отступать не собирался.
— Застрелю! — крикнул он, и собаки, похоже, передумали нападать на человека столь же агрессивного, как они.
Та, которую застрелили, уже исцелялась, и только сгусток черной крови на камне напоминал о ране.
— Они бессмертны, — сказала Батанья.
На глазах у всех черная кровь зашипела, заклубилась черным дымом и исчезла, оставив на камне небольшую воронку.
— Боже всемогущий! — прошептала Амелия Эрхарт.
— Этот плохой дядя хотел тебя застрелить? — проворковал Нарцисс собаке, и застреленный пес обнюхал просунутую через решетку руку. Даже охранник уставился на это недоверчиво.
Пес лизнул руку Нарцисса.
У Кловач отвалилась челюсть. Все ждали, что будет, но Нарцисс не закричал, не свалился от боли. Он смотрел на страшного зверя с эгоцентрическим благоволением, а огромный язык, длинный, тонкий и в чем-то непристойный, смачивал ему ладонь собачьей слюной. Очевидно, только кровь была едкой.
— Хм.
Батанья теперь успокоилась, стыдясь своего страха, и стала думать. Псы ушли туда, откуда появились — стражник проводил их настороженным взглядом, не убирая оружие. Только когда они вышли, он присел и взялся за лодыжки покойного товарища. Потянул. Оставляя неприятный мокрый след, труп поехал за ним и скрылся с глаз. Через пару секунд стражник вернулся за головой. С заключенными он не говорил, и они тоже не сказали ни слова.
