Владимир Аренев - Время перемен
— Что-то вроде того, — смутился Журский.
— Вот так, сударь! — Надежда явно торжествовала. — Так кто из нас великий сыщик?
— Я разве когда-нибудь спорил?
— То-то же! Так чем там закончилась ваша история?
— Собственно, ничем особенным. Круги и кошки исчезли, мы разъехались по домам. Но беда в том, что кошки эти, до того как исчезнуть, убили двух человек и нескольких собак. Так что можете себе представить, какие воспоминания у нас о Камене. Тем более, с одним из покойных я был хорошо знаком…
Он замолчал, вспоминая. Да, события того лета впечатались в душу накрепко, и дело даже не в Толяне Белом, предводителе местной ребятни, чья смерть, конечно, была тем еще потрясением!.. Однако же дело не в нем… не в нем…
— Что-то долго нету нашего рыцаря… — начал было Максим.
Как раз в это время стукнула калитка, послышались голоса — и в комнату вошли Саша и…
— Вот, — сказал рыцарь. — Привел, как и обещал. Знакомьтесь — Анатолий.
— Элаторх, — машинально поправил его Денис. — Элаторх.
Он почувствовал на себе удивленные взгляды Журских и смущенно пояснил:
— Во всяком случае, очень похож… на одного моего персонажа. Именно таким я его себе и представлял.
— Я и есть Элаторх, — тихо отозвался гость. — И я пришел сюда, Создатель, чтобы сообщить: мир, сотворенный тобою, в беде.
Киллахnote 1 о яростиВначале не было ничего, лишь воды простирались беспредельно, удерживая в себе Ничто, покоившееся без движения, словно в глубоком сне; ибо воды возникли прежде иных творений. Однако постепенно воды наполняли и питали собою Ничто, сливаясь с Ним и таким образом превращая Его в Нечто. Они породили в Нем огонь. Великой силой тепла в них рождено было Яйцо.
Во всяком случае, именно тогда, когда мощь тепла достигла своего апогея, Он впервые осознал, что находится в Яйце (так назывался Его мир).
Тогда еще не было времени, ибо некому было отмерять время — и лишь позже Он заметил, что, плавая в питательных теплых водах своего мира, иногда оказывается в волнах более или менее прохладных — а на своде, обозначавшем границы Его мира, в это время тьма и свет сменяли друг друга.
Так появилось время.
И впитывая в себя воды, тепло и время Он изменялся, замечая, что мир Его становится все меньше и меньше. Наконец настал момент, когда воды почти исчезли — тогда Он, повинуясь некоему неосознанному порыву, пожелал развернуться. И для этого вынужден был разрушить свой мир. Это оказалось нелегко, и Он долго бил головой о твердый свод — и наконец мир треснул и раскололся.
И Он выбрался вовне.
Здесь тоже было тепло, но еще, как оказалось, — множество других вещей, зримых и незримых, которые, впрочем, все до одной были действительно существующими, ибо издавали запахи. А тепло, не издававшее запахов, излучало свет.
Он вдохнул воздух и открыл глаза. Вокруг простирался мир, несравненно больший, нежели предыдущий, но Он знал, что рано или поздно, впитывая в себя тепло и время (а возможно, что-либо еще, что заменит Ему пропавшие воды), Он в конце концов вырастет и из этого мира — и тогда разрушит его, чтобы попасть в следующий. И так будет до бесконечности, пока существует тепло и время.
Осознав это, Он закричал, ибо не в силах был сдерживать накопившийся в груди сгусток торжества и силы.
Однако тотчас откуда-то сбоку Ему ответили криком не менее мощным.
Ну да, теперь-то, когда этот звук привлек Его внимание, Он заметил и запах, исходивший оттуда же. Запах соперника, слишком похожий на Его собственный — а двое таких существ, это ведь ясно, не смогут ужиться в одном мире — ибо тот, как знал Он из предыдущего опыта, способен лишь одного насытить водами, теплом и временем до тех пределов, чтобы взращенный смог разрушить мир. И если двоим здесь не место, то…
К тому же, подумал Он, удивляясь, как быстро мысли сменяют одна другую, к тому же, если вод поблизости нет, то не исключено, именно соперник и есть их заменитель, то, чем необходимо питаться, чтобы вырасти до пределов мира.
Теперь, когда запах и звук слились в одно и ассоциировались у Него с одним-единственным объектом, оказалось, что пользу можно извлечь и из глаз. Ибо они еще и показывали объект. Вообще-то они показывали все вокруг, все, что издавало запахи, а также излучало свет. Сложность состояла в том, что раньше, в прежнем мире, всего было не слишком много и в глазах особой потребности не было, разве что дабы наблюдать за движением времени. Теперь ситуация поменялась.
Он изучил (носом, ушами, глазами) ближайший участок мира. Как и предыдущее мироздание, нижняя его часть представляла собой поверхность, которая, закругляясь, поднималась кверху. А вот верхней части не было или, если точнее, находилась она далеко вверху и совсем не походила на нижнюю, ибо оказалась светло-голубой, с редкими прожилками белесых облаков. Нечто, что Он мог бы назвать красотой, наполняло это зрелище покоем и стремлением к созерцанию, но еще один крик откуда-то справа вынудил Его отвлечься.
Еще в нижней части мира находился мир предыдущий, разломанный на куски. Рядом же лежало несколько мирков, похожих на этот, сломанный — но большая их часть оказалась целой. Тот же, из которого доносился крик, был надтреснутый, и нечто непонятное шевелилось по ту сторону, в щели.
Он захотел оказаться поближе к источнику звука — и тело само, словно откликаясь на желание действием, повлекло своего обладателя к надтреснутому мирку. На несколько мгновений, изумленный таким поворотом событий, Он даже остановился и как следует оглядел самого себя, обнаружив, что является хозяином четырех отростков, которые и несут Его тело в любом выбранном направлении; пятый же отросток уравновешивал голову и помогал во время движения сохранять устойчивость. Он подивился, сколь совершенным творением является, но, опять-таки, был отвлечен от размышлений на данную тему криком. Следовало положить этому конец!
И Он направился к надломанному мирку. Соперник не разбрасывался временем впустую — и теперь почти выбрался наружу, во всяком случае, его уродливая голова, не имеющая ничего общего с красотой, способная вызывать лишь отвращение, уже высунулась в мир внешний. Мир, который принадлежал Ему, а вовсе не этому уродцу с едким запахом и раздражающими звуками! На что еще может сгодиться такое беспомощное существо, как не для пропитания столь гармоничного во всех отношениях создания!
Однако когда Он приблизился к уродцу, тот яростно зашипел и задергался изо всех сил (надо отметить, весьма ограниченных), чтобы поскорее выбраться наружу и, вероятно, что-либо предпринять. Не успел. Он распахнул рот и схватил уродца за нос, чтобы тот прежде всего перестал воспринимать запахи — ибо зачем такому беспомощному существу они нужны? Тот взвыл. Упершись передними лапами в плененного противника, Он резко мотнул головой, вырывая из жертвы кусок. Воды, совершенно другие по вкусу и запаху, наполнили Его рот — и Он глотнул, наслаждаясь насыщением! А потом отрывал все новые и новые куски, проглатывая их с жадностью и удовольствием оттого, что в мире больше не существует этого уродца, что тот наконец-то будет использован по назначению (то есть, для насыщения Его брюха).
