Лада Лузина - Каменная гостья
— Ну, он… этот… Мержин… — неуверенно отозвалась бусоносица.
— Ошибаетесь, — с радостью выговорил он. — Не он, а она! Рыцарь — это, конечно же, Леся! Недаром ее называют Жанной д’Арк украинской литературы. Недаром Иван Франко сказал: «Эта слабая девушка — едва ли не единственный мужчина во всей Украине!» В «Голубой розе» Леся отождествляет себя не с нервной героиней, а с влюбленным в нее, верным и неизменным в своих чувствах писателем Орестом. Как и Жанна, Леся — дева-воин в сияющих доспехах. В стихах, посвященных Мержинскому, она пишет:
Стать над тобою і кликнуть до бою
Злую мару, що тебе забирає,
Взять тебе в бою чи вмерти з тобою,
З нами хай щастя і горе вмирає.
— Назвать ее первой феминисткой, амазонкой, девой-рыцарем — не сказать ничего! Вслушайтесь в эти слова! Взять мужчину в бою, или умереть вместе с ним…
— Здорово, — по телу Даши Чуб промчались вдохновенные мурашки. — И что, у нее получилось?
— И да, и нет, — показательно вздохнул молодой экскурсовод. — Она не смогла спасти его и погибла вслед за ним. Но его смерть сделала ее Великой. Представьте себе… — он переместился к окну, перешел на драматический голос. — Киев. Конец века. Зима. Святки…
— Что тут представлять? — сказала девушка в красном платье, глядя на струящийся за окном мелкий снег.
— И вот в разгар веселья и праздника к ней приходит страшная весть. Накануне нового 1901 года — нового века — Леся узнает, что Мержинский умирает в Минске от туберкулеза… бросает все и едет к нему, нарушив все приличия, проигнорировав все протесты матери! Хоть, надо признать, в данном случае мать беспокоилась не только о репутации, но и о жизни своей дочери. С детства Леся страдает от туберкулеза. Семья потратила много лет, сил и средств на ее лечение. И она излечилась. Но теперь она может заразиться им вновь… Так и происходит! Мержинский умирает у нее на руках. А она заболевает опять. После смерти любимого ей приходится пережить новый курс лечения, затем еще и еще… Больше болезнь не отпустит ее никогда! Смерть Мержинского укорачивает ее жизнь… И делает бессмертной. Вместе с новым веком в январе 1901 года рождается новая писательница, новая литература. Сидя у его смертного одра, за одну ночь Леся пишет поэму «Одержимая» — о женщине, спорящей с самим Христом. Девственная Жрица Богини готова помериться силой любви с самим Богом.
— Девственная. Так между ними так ничего и не было? — разочарованно спросила Даша.
— А если бы было, возможно, у нас не было бы великой писательницы Леси Украинки, — известил ее экскурсовод. — Наш век недооценивает силу платонической любви. А вот Зигмунд Фрейд, напротив, ценил ее чрезвычайно высоко. Сублимация, — звонко произнес умное словечко пижон, — преобразование неизрасходованной сексуальной энергии в творческую. И кто знает, может именно благодаря сексуальной революции, сделавшей секс вседозволенным, мир перестал рождать таких воистину великих творцов, как Петрарка и Данте Алигьери. И кто знает, что было бы с нашей литературой, если бы деспотичная мать не пустила Лесю в Минск…
— Я так и знала, что не надо слушаться маму! — хохотнула девушка в красном платье, оказавшаяся куда более бойкой, чем ее подруга.
В тот же миг со стены с грохотом рухнула какая-то рама с застекленным портретом — стекло разлетелось на осколки.
— Я же просила вас! — проскулила хрупкая музейная дама. — Ведь это ж музейный экспонат. Он мог повредиться… — Дама бросилась к остаткам рамы.
На миг все застыли — кто от неловкости, кто в опасении, кто просто потому, что застыли все остальные. И в этот короткий миг абсолютной тишины Маша услыхала, что голоса вернулись. Вернулись давно — их спор был в самом разгаре.
Теперь она ясно различала средь них мужские и женские:
— Она поцелует его. А он умрет.
— Умрет, — подтвердил мужчина, говоривший на древнегреческом.
— Умрет, — подтвердил второй, говоривший на персидском. Ухнула какая-то птица.
— Нужно предупредить его…
— Ау! Че с тобой? — Дашин вопрос смял и без того еле слышный разговор.
Вслед за Чуб, словно по команде, заговорили другие. Маша в отчаянии замахала руками и побежала на улицу. Январский мороз схватил ее за худые плечи, заставив жарко пожалеть о томящихся в гардеробе шубке и шапке, но не заставил уйти. Обняв себя обеими руками, дрожа, она стояла, вслушиваясь в эфир в надежде, что голоса воскреснут, продолжат беседу…
— Че? Ты че-то слышала снова? — Но, выскочив вслед за ней, Землепотрясная окончательно похоронила эту надежду.
— Да, — расстроенно сказала студентка. — Голоса. Они опять говорили со мной. Двое мужчин. И женщины. Три или четыре… И вроде бы птица. Ухала птица.
— Ухала? Наверное, сова? А что они говорили?
— Что она поцелует его и он умрет. Что нужно предупредить его.
— Но она уже поцеловала его! — в отчаянии вскричала Даша. — Или его еще можно предупредить и спасти?
— Наверное. Иначе зачем бы они говорили? Может, речь идет не совсем о поцелуе…
— О сексе?
— Наверное, правильнее будет назвать это полным обладанием. Поглощением. Как только она полностью получит его…
— Черта с два! — возопила Даша. — Только б Руслан был дома. — Она подняла голову к окнам его квартиры и окаменела. — Мать моя женщина!..
Маша не взяла в толк, почему Чуб замерла с поднятыми кверху руками, с открытым перекошенным ртом:
— Что случилось?
— Это она!!! — ошизело прошептала Землепотрясная Даша.
— Кто? — Ковалева проследила за ее взглядом.
Взор Чуб был устремлен на балкон второго этажа, обрамленный лепным украшением в стиле Модерн, — две зеркальные девы с обнаженными торсами, маленькими грудями и стройными бедрами, обвитыми замысловатым восточным поясом и юбкой с обширным разрезом. Одна из дев была покрыта трещинами. Кисть ее правой руки отвалилась, часть ноги висела на проволочной арматуре.
— Она — каменная! — вскликнула Чуб.
— Кто?
— Девка на стенке… Это я ее треснула. Вчера. Я слышала, как она захрустела. Это она, Мавка… То есть она вовсе не Мавка. Она — Кариатида. Все правильно, ведь у нее нет спины! Ее вылепили лишь наполовину…
— Вообще-то она барельеф, — в растерянности сказала Маша, никак не ожидавшая такого поворота событий.
— Барельеф — это он, — заспорила Даша. — А она — девушка. Выходит, на Рождество оживают не только деревья. Но и дома!..
— Потому что дома в Киеве тоже живые… — договорила Ковалева. — Дом в стиле Модерн. Нужно звонить Кате. Дома-модерн — ее профиль.
— Мара-Модерн… Каменная девка. И сегодня она снова придет к нему, — Чуб нервно оглянулась — несмотря на разгар дня уже начинало темнеть. — Хоть я не понимаю как? Она на втором этаже, а он — там, — Даша показала пальцем этаж Руслана.
