Сергей Булыга - Бродяга и фея (сборник)
Пять лет младший сын оставался на берегу. Отцу и братьям не изменяла удача, и в доме был полный достаток. Чинить старые сети было не нужно, взамен старых отец покупал новые, самые лучшие и самые крепкие, но младшего сына в море не брал.
Каждое лето, когда все настоящие мужчины уходили на промысел, младший сын оставался в поселке один. Никто никогда не сказал ему ни одного обидного слова, никто не спросил у него, почему он не в море, но и никто не бывал с ним близок. А еще в том поселке молчали о черной жемчужине – никто ведь не видел ее, – так что младший сын даже не догадывался о том, что же было зарыто на заднем дворе. И все же…
Однажды он увидел дерево – маленькое, сухое, без листьев. Дерево это стояло за домом, там, где обычно смолили и подправляли разбитые лодки. Дерево было ровное, тонкое, черное и совсем без коры. Младший сын срезал его и сделал свирель. Свирель получилась красивая и звучная, правда, младший сын играл на ней редко. А зря – игра его очень нравилась соседям, да и не только им одним.
Как я уже сказал, пять лет он не ходил на промысел и, кажется, уже смирился с этим… Как вдруг в поселке объявился Айк Рваное Ухо. Все думали, что он давно убит, по нему уже и службу отправили, а он взял и вернулся. Деньги у него в то лето водились немалые, и он целыми днями просиживал в том самом трактире, который потом подожгли. Все знали, чего он стоил, этот Айк, никто его не слушал. Один лишь младший сын подолгу сиживал подле старого бродяги и всё расспрашивал его о южных широтах, а тот охотно отвечал. Айк ни во что в этой жизни не верил, не верил он и в черную жемчужину, он даже ответил на чей-то намек:
– Черный жемчуг? Забавно! – и всё.
Вот до чего он был пустой человек. А рассказывал многое. Про огненные бури, про говорящих акул, про то, что он видел в стране антиподов – там время уходит вспять, – а также про земли, над которыми светит одна лишь луна, про птичий остров и про Шапку Мира, про… Всего и не упомнишь, о чем он тогда говорил. Вот только об одном он не любил вспоминать – это о том, откуда это у него столько золота. Про золото, кстати, все у него спрашивали, но он никому ничего не сказал, одному только младшему сыну признался:
– Я был охотником за мареадами.
Младший сын не поверил. Мареады – а разве они есть на свете? Айк только плечами пожал. А назавтра сказал:
– Скучно у вас. Я ухожу обратно. Если хочешь, возьму тебя с собой.
Младший сын отвернулся и тихо сказал:
– Отец мне не позволит.
Айк лишь усмехнулся в ответ. Тогда младший сын побледнел и воскликнул:
– Я ничего не умею!
– Нет, – возразил Рваное Ухо, – ты умеешь играть на свирели.
А назавтра они оба как в воду канули.
Их после видели в порту: Айк, младший сын, а с ними трое подозрительных. Сначала они сидели в трактире, потом их вербовали на корабль, они подписали контракт, поднялись на борт…
А ночью команда взбунтовалась, капитан был убит, и они ушли в открытое море. Ветер благоприятствовал им, шторм обходил их стороной, и уже на тридцать четвертый день они были у цели. Младший сын первым увидел ее. Он крикнул:
– Туман!
Ведь, как теперь всем известно, море в тех широтах теплое и спокойное, там не бывает ветра, и оттого испарения, поднимающиеся от воды, повисают густым, неподвижным туманом. И чем дальше к заветным местам, тем тот туман гуще. Там паруса бесполезны, там ходят только на веслах. Море неподвижно и молчаливо, жесткие и цепкие водоросли обвивают борта. А туман там настолько густой, что днем не видно солнца, а ночью луны. На компас там тоже не надеются – стрелка влипает в картушку и не желает двигаться. Там все зависит от удачи; одних она приводит к мареадам, других забывает в тумане.
Там не плещутся волны, там ветер не поет в снастях, там не услышишь чаек. Там тихо. Так тихо, что даже не слышно, как весла опускаются в воду – туман поглощает все звуки. И даже люди, попавшие туда, стараются молчать. Скорее всего, им там просто страшно, но люди на то и люди, чтоб всякому своему страху найти достойное оправдание. Оттого, наверное, и бытует такое поверье, будто туман там весьма ядовит; два-три его добрых глотка полной грудью – и человек может стать одержимым. Вот почему все молчат в тех местах. И, тем не менее, на каждом корабле, добравшемся до тех заветных широт, всегда бывает один обреченный, который должен играть на свирели – мареады очень любят пение свирели, они выплывают послушать ее. И вот тогда…
Немало на нашем свете есть диковинных чудес и драгоценностей. Многомудрый меняла быстро и точно оценит, во сколько монет станет вам резной черепаховый гребень и сколько каратов сокрыто в неограненном бриллианте. Он же, меняла, ничуть не смутясь, назовет, чего стоит любой эликсир и скажет, какой меры достойны трижды священные мощи. Всё знает меняла, ничем его не удивить. Но если же вы развяжете кошель и высыплете на липкий захватанный прилавок пригоршню – нет! – если вы только просто покажете ему хотя бы одну маленькую прозрачную пластинку, через которую можно смотреть на солнце и не щуриться, смотреть на государя и не робеть, смотреть на друзей и знать им истинную цену, смотреть на возлюбленную…
Однако видеть все это дано далеко не каждому. Но это не важно, важно другое – всего лишь за одну такую пластинку всякий, даже самый скаредный меняла отсыплет вам полную пригоршню самого полновесного золота.
Имейте такие пластинки, и вы будете богаты.
Пластинки же эти никакие не пластинки, а просто чешуя очень редкой и пугливой рыбы, которая зовется мареадой.
Мареады водятся лишь там, где море всегда покрыто туманом. Пугливые по своей природе, они избегают как солнечного, так и лунного света. Головою, руками и грудью мареады суть женщины, а далее тело у них, как и у всякой рыбы, покрыто чешуей и заканчивается хвостом и плавниками. Жизнь свою мареады проводят под водой, и только ранним утром и поздним вечером они поднимаются к поверхности моря, возлежат на мягких и душистых водорослях и расчесывают свои длинные пышные волосы, но при первой же опасности, при первом всплеске далекого весла мареады поспешно ныряют под воду…
И только пение свирели может их успокоить и заставить не только не прятаться, а даже наоборот – заслышав свирель, мареады, забыв всякую осторожность, плывут навстречу охотникам.
И тогда – не зевай! Свирель продолжает играть, гребцы, чтоб не мешать, склоняются к уключинам, гарпунщики бросают гарпуны.
Вот здесь-то и сокрыта главная хитрость. Гарпунщик должен поразить мареаду так, чтобы она осталась жива. Сраженную мареаду втаскивают в шлюпку, и, пока гарпунщики высматривают новую жертву, гребцы достают ножи и начинают поспешно шкерить чешую. Чешуя, снятая с живой мареады, ценится, как я уже говорил, весьма высоко, чешуя же с мареады погибшей быстро тускнеет и становится никому не нужной.
