Дмитрий Баринов (Дудко) - Путь к золотым дарам
На знамёнах бастарнов были вышиты кабаны. И такие же кабаны — могучие, с яростно торчащей щетиной красовались, отлитые из бронзы, на древках знамён, шлемах, щитах, кабаньими головами кончались боевые трубы. «Свиное стадо на нас выбежало!» — смеялись росы. Всем были памятны «кабаны» — людоедская дружина Гимбута голядского с белыми головами вепрей на чёрных кафтанах. Ох и тянет иных воителей сделаться скотами, да непременно сильными! Чтобы топтать всё и всех и не думать зачем...
Заревели кабаньеголовые трубы — словно вепри вдруг обрели бычьи голоса. На ярко-красной колеснице, запряжённой парой рыжих коней, вылетел вперёд высокий воин с огненно-рыжими волосами и пышными вислыми усами. Его великолепное мускулистое тело не прикрывало ничего — только красный плащ свободно реял за плечами да золотая гривна блестела на шее. Кроме него и возницы, в колеснице были ещё два оруженосца. Вот он взбежал на ярмо колесницы, бросил и поймал копьё на скаку.
Росы — венеды и сарматы — этим живым пламенем, однако, не восхищались, а возмущённо плевались: это ж не Купальская ночь и не баня, чтобы мужику заголяться, а ратное поле! Остановив колесницу на полпути между двумя ратями, огненный кельт зычно возгласил:
— Я Эбур Круайх, Кровавый Вепрь, сильнейший боец среди бастарнов. Я вызываю на бой вашего царя, если он сильнейший среди росов, если же нет, то пусть выйдет самый сильный из вас!
Словене, ещё недавно знавшие этого воителя в своём селе над Збручем совсем под другими именем, подбадривали его криками. Ох и задаст сейчас сородич ордынцу!
Вишвамитра и Сигвульф уже готовы были оба выехать навстречу нахвальщику, но их вдруг решительно остановил Хор-алдар и громко произнёс:
— Я Сахут, прозванный Солнечным Князем. Я обещал на собрании росов, что всякий мужчина, который посмеет вызвать царя на бой, будет биться сначала со мной.
Бастарн потряс зазубренным копьём:
— Попробуй! Клянусь Таранисом-Громовержцем, я выпущу тебе кишки этим копьём, а голову отрежу и принесу Кромму Круайху, и тебя не спасёт всё железо, какое ты по обычаю трусов нацепил на себя.
На Хор-алдаре был крепкий, но удобный чешуйчатый панцирь и остроконечный шлем. На угрозу и похвальбу князь не стал отвечать, а лишь усмехнулся в длинные соломенные усы, перехватил поудобнее копьё и издал сарматский клич «Мара!» — «Смерть!». В ответ бастарн, поднеся ко рту край щита, взревел медведем. Всадник и колесничий помчались навстречу друг другу. Эбур Круайх метнул копьё, более короткое, чем у сармата, но зазубренный наконечник застрял между чешуек панциря. Тем временем длинный, способный насквозь пробить человека в панцире наконечник сарматского копья расщепил вверху щит бастарна и застрял в нём. Отбросив щит, Кровавый Вепрь схватил своё копьё за нижний конец, потянул — и сармат, гремя доспехами, свалился наземь.
Выпустив из руки слишком большое для пешего, ещё и отягощённое щитом копьё, Хор-алдар одним движением сильной руки переломал копьё врага. Но князь оставался на земле, а его противник — на колеснице. Многие росы, не знавшие кельтских обычаев, ждали, что сейчас волох раздавит колёсами поверженного сармата. Но бастарн отъехал назад и соскочил с колесницы, держа в руках небольшой круглый щит и несколько дротиков. Следом спрыгнули оруженосцы. Едва Хор-алдар успел подняться, дротики полетели в него. «Пляши, сармат!» — метя в ноги, смеялся Эбур Круайх. «Пляши, сармат!» — подхватили словене и другие воины Цернорига.
От первого дротика князь отскочил, отделавшись порванным сапогом. Следующие три он один за другим отбил мечом. Тогда бастарн метнул в него щит с острыми краями, обитыми заточенным железом. Хор-алдар принял его на острие меча и, раскрутив, послал обратно. (Когда-то, бежав с Лаврионских рудников, князь несколько недель странствовал в компании бродячих артистов). Теперь уже Кровавому Вепрю пришлось уклоняться, а щит ранил одного из оруженосцев.
— Ну что, потешился? А теперь будешь сражаться, — сказал Хор-алдар и с мечом и акинаком в руках двинулся на врага.
Тот уже ждал его с большим щитом и копьём. Бастарн ударил, метя в живот ниже панциря. Но прежде чем зазубренный наконечник успел вонзиться, сармат перехватил его двумя клинками, словно кузнечными клещами, и резко вывернул из руки противника. Тот быстро взял у оруженосца меч, и противники затанцевали друг вокруг друга, высекая искры из стали. Длинный щит с острым железным умбоном[18] надёжно закрывал бастарна, чьих движений ничто не сковывало. Но когда он ударил поверх щита, целясь в лицо врагу, тот отбил удар акинаком, а мечом рассёк бастарну руку возле плеча. Хлынула кровь. Мигом поняв, что рука, хотя и не обездвиженная, не сможет долго удерживать щит, Кровавый Вепрь ударил щитом вперёд. Острие умбона не смогло пробить панциря, но на ногах сармат не устоял. С диким, отчаянным криком бастарн взмахнул мечом, но рука со щитом уже бессильно повисла. В следующий миг его клинок наткнулся на меч сармата, а в живот вонзился акинак.
Встав над поверженным врагом, Хор-алдар сказал:
— Бился бы с тобой дядя Ардабур, он бы тебя только разоружил да в плуг запряг. А я тебя принесу в жертву. Не вашему богу, а нашему.
Он отсёк Кровавому Вепрю правую руку, подбросил её в воздух, потом отрубил голову и поднял её к небу за огненные волосы с криком: «Орта-агн!»
— Ортагн! Перун! — подхватили росы-сарматы и венеды.
«Утончённые любители гладиаторских боев скривили бы носы и принялись рассуждать о жестокости варваров. Да, нужно быть просвещённым римлянином, чтобы не приносить человеческих жертв и при этом развлекаться зрелищем убийства», — подумал Хилиарх.
Возница с оруженосцами унесли останки сильнейшего из бастарнов, а дружинники Хор-алдара увели колесницу и забрали оружие.
Войско росов стояло, готовое к битве. Посредине выстроились клином конные сарматы — в доспехах, с длинными копьями. Слева и справа от них — пешцы-венеды. Видя напротив себя таких же венедов, только в отороченных мехом безрукавках-кептарях поверх белых вышитых сорочек, поляне, северяне, нуры поневоле задумывались: зачем они сами явились сюда с войной? Да и чернявые бородатые даки ничего плохого им не сделали. Но стоило взглянуть на бастарнов в рогатых шлемах, под кабаньими знамёнами, и в душе закипала досада. Если вы такие же Сварожьи правнуки, добрые, весёлые да работящие, почто над собой терпите это стадо свиное? Или рады, что не вас грабят и жгут, что и вам от добычи перепадает, что есть куда сбыть из села самых буйных да лихих? Так не жалуйтесь теперь, что и до вас добрались.
