Дэвид Эддингс - Владычица магии
Думаю, он принёс бы клятву верности самому Кол-Тораку, обещай ему Одноглазый хоть какое-то богатство.
— Неужели твой кузен не понимает, что у него нет никаких шансов? — настаивал Леллдорин. — Вокруг губернатора и без того вертится слишком много прихлебателей-мимбратов, выпрашивающих землю, тому и в голову не придёт дать что-нибудь астурийцу.
— Я ему это говорил, — холодно-пренебрежительно объявил Торазин, — но он не желает ничего слушать. Поведение этого болвана позорит всю семью.
Леллдорин сочувственно покачал головой и, заметив, что они добрались уже до верхнего этажа, быстро огляделся.
— Мне нужно поговорить с тобой, Тор, — выпалил он, понизив голос.
Торазин резко вскинул голову.
— Отец велел мне отправляться на службу к Белгарату. Дело чрезвычайной важности, не терпящее отлагательств, — поспешно продолжал шептать Леллдорин. — Не знаю, сколько продлится наше путешествие, так что тебе и другим придётся убить Кородаллина без меня.
Широко раскрытые глаза Торазина налились ужасом.
— Мы не одни, Леллдорин, — прошептал он сдавленным голосом.
— Пойду в другой конец коридора, — поспешно откликнулся Гарион.
— Нет, — твёрдо ответил Леллдорин, хватая его за руку. — Гарион — мой друг, Тор, и у меня нет от него секретов.
— Леллдорин, пожалуйста, — запротестовал Гарион, — ведь я не астуриец и даже не аренд. Не желаю знать, что вы замышляете.
— Но я хочу дать тебе доказательство своего доверия, — объявил Леллдорин.
— Следующим летом, когда Кородаллин отправится на шесть недель в разрушенный город Во Астур вместе со всем двором, чтобы поддержать миф о единстве Арендии, мы будем поджидать его в засаде на большой дороге.
— Леллдорин! — побелев, охнул Торазин. Но тот нёсся вперёд очертя голову.
— План наш совсем не прост, Гарион. Мы нанесём смертельный удар в сердце мимбрата. Подстережём его в мундирах толнедрийских легионеров и убьём толнедрийскими мечами. Нападение это вынудит Мимбр объявить войну Толнедрийской империи, а Толнедра раздавит Мимбр, как яичную скорлупу. Мимбраты будут уничтожены, и Астурия станет свободной.
— Нечек прикажет умертвить тебя за это, Леллдорин, — воскликнул Торазин. — Мы связаны обетом молчания. Ты клялся на крови.
— Скажи мергу, я плюю на эти клятвы! — горячо возразил Леллдорин. — Зачем астурийским патриотам нужен прихвостень мергов?
— Он даёт золото, ты, тупица, — взвился Торазин, окончательно выйдя из себя. — Мы нуждаемся в добром червонном золоте, чтобы купить мундиры, мечи и подбодрить дух наших более слабых братьев.
— Незачем иметь дело со слабаками! — настойчиво возразил Леллдорин. — Патриот выполняет свой долг из-за любви к родине, а не ради золота энгараков!
Мозг Гариона работал с необыкновенной чёткостью. Момент ошеломляющего изумления прошёл.
— В Чиреке был такой человек, — вспомнил он. — Граф Джарвик. Тоже брал золото у мергов и замышлял убийство короля.
Спорщики недоуменно уставились на него.
— Что-то нехорошее происходит со страной, где короля лишают жизни, — пояснил Гарион. — Не имеет значения, насколько тот был плох, а убийцы хороши, страна распадается, повсюду царит смятение, и некому вести народ в нужном направлении. Потом, если вы тут же начинаете войну с другой страной, хаос ещё возрастает. Думаю, на месте мергов именно такую смуту в королевствах Запада я и желал бы разжечь.
Гарион, удивляясь себе, слушал собственный голос, сухой, бесстрастный, источник которого он мгновенно распознал. Ещё со времён детства этот голос всегда был с ним, в душе, занимал спокойный скрытый уголок, объясняя, когда он не прав или делает глупости. Но до сих пор этот «советник» никогда не вмешивался в его отношения с другими людьми. Теперь же Гарион откровенно беседовал с обоими юношами, терпеливо объясняя подробности.
— Энгаракское золото — штука непростая, — продолжал Гарион. — В нём скрыта развращающая людей сила. Поэтому, наверное, оно и окрашено в цвет крови. Я бы задумался, прежде чем и дальше принимать червонное золото от этого мерга Нечека. С чего это он даёт вам золото, помогает осуществить заговор? Ведь он не астуриец, так что патриотизм тут ни при чём. И об этом я бы подумал тоже.
Леллдорин и его кузен явно встревожились.
— Не бойтесь, я никому ничего не скажу, — заверил Гарион. — Вы доверили мне тайну, а ведь я вовсе не должен был ни о чём знать. Но помните, в мире происходит гораздо больше тревожных событий, чем сейчас в Астурии. Ну, а теперь неплохо бы поспать. Если вы покажете, куда идти, я оставлю вас, можете обсуждать свои дела хоть всю ночь, если пожелаете.
Про себя Гарион подумал, что неплохо уладил все дела и успел заронить зерно сомнения в души арендов. И хотя к тому времени достаточно хорошо успел их узнать и понимал: одного разговора явно мало, чтобы заставить их отказаться от участия в заговоре, — всё-таки для начала и это было неплохо.
Глава 4
На следующее утро они выехали рано; клочья тумана всё ещё цеплялись за ветки деревьев. Граф Релдиген, закутанный в тёмный плащ, вышел к воротам попрощаться. Торазин, стоявший рядом с отцом, не отрывал глаз от лица Гариона, но тот старался выглядеть как можно более бесстрастным. Буйный молодой астуриец, казалось, был полон сомнений, но именно они могли его удержать от безрассудных порывов, наверняка ведущих к несчастью. Гарион понял, что достиг немногого, но в этих обстоятельствах лучшего ожидать не приходилось.
— Возвращайся поскорее, Белгарат, — окликнул Релдиген, — и оставайся погостить. Мы здесь оторваны от всего мира, а я бы хотел узнать побольше о жизни других людей. Будем сидеть у огня и беседовать месяц-другой.
Господин Волк серьёзно кивнул:
— Вот закончу это дело, может, и вернусь, Релдиген. И, повернув коня, поехал вперёд, в мрачный лес через широкую поляну, окружавшую дом Релдигена.
— Совершенно нетипичный аренд, — небрежно заметил Силк. — Как ни странно, я заметил в нём вчера некоторые проблески мысли.
— Он сильно изменился, — согласился Волк.
— И обед был превосходным, — добавил Бэйрек. — Не наедался так с тех пор, как уехал из Вэл Олорна.
— Ещё бы, — вмешалась тётя Пол. — Съел чуть не всего оленя в одиночку!
— Ты преувеличиваешь, Полгара, — защищался Бэйрек.
— Ну не очень-то, — тихо заметил Хеттар.
Леллдорин подъехал к Гариону, но ничего не сказал. Лицо юноши было таким же встревоженным, как у кузена: было очевидным, что он хочет объяснить что-то, но явно не знает, как начать.
