Джеймс Блэйлок - Бэламнийская трилогия
Профессор быстро сообразил, что к чему, и оба присели на корточки и застыли, точно пара крокетных воротцев. Едва Профессор открыл рот, видимо, чтобы что-то сказать, как загадочный звук раздался вновь – громкое “хум, хум, хум”. Казалось, он исходит из ниоткуда и в то же время он – везде, словно это было бормотание самого духа реки, нашептывающего свои страшные тайны. Профессор скосил глаза в сторону и какое-то время пристально смотрел на кончик носа Джонатана, а затем приложил ухо к деревянной стенке рубки.
– Да это же проклятый пес! – воскликнул он, вскакивая на ноги. – Клянусь, это он!
Джонатану такое объяснение показалось весьма неубедительным – по опыту он знал, что Ахав, хотя ему и снились какие-то удивительные сны, не умел разговаривать. Но тут голос смолк, и путешественники одновременно вскочили, обошли рубку с обеих сторон и ногами толкнули приоткрытую дверь. Внутри, на полу, среди бочонков с припасами, мирно лежал Ахав.
– Привет, дружище Ахав, – сказал Джонатан.
Ахав поднялся и, потянувшись, вышел на палубу.
– Он выглядит совершенно невинно, – заметил Джонатан и посмотрел на Профессора.
– Да-да, конечно, конечно, – воскликнул Профессор. – Это моя маленькая шутка. Собака, разговаривающая, как человек, и тому подобное. Такая шутка. Ха-ха! А? Смешно, правда?
– Да, сэр, – согласился Джонатан. – Но мы слышали этот голос. Как, по-твоему… Нет, нет, я не угадал. Нет, – повторил он опять, – это не то.
– Что не то? – воскликнул Профессор, горя желанием услышать версию Джонатана и втайне надеясь, что она окажется такой же глупой, как и его собственная.
– Как, по-твоему, пес может разговаривать во сне?
– Ну… – проговорил Профессор, бросая на Джонатана ответный взгляд. – Нет, не думаю. По крайней мере, я не представляю, как бы он это делал. В Малом Беддлингтоне я видел одного гнома, у которого была обезьяна, и эта обезьяна умела читать стихи. Сначала она как будто гипнотизировала всех. Потом вставала, прямая, как мачта, и декламировала “Стенания безумца” – точно так же, как делали бы это ты или я. Сейчас я как ученый ни за что бы не поверил в эти россказни. И все же я уверен, Сыровар, что в нашем мире – мире науки – нет какого-то ключа, который бы открыл одну из дверей – возможно, одну из боковых дверей.
Профессор проницательно взглянул на Джонатана, а затем с философским видом зажег свою трубку. Джонатан, однако, вернулся к разговору о говорящей во сне собаке.
– Но я думал, Профессор, что если собака видит сон, в котором, например, есть человек, то не может ли этот человек говорить, как обычные люди? И тогда, если и собака разговаривает во сне, то она должна издавать явно не собачьи звуки; может быть, люди в этих снах вставляют иногда словечко…
– Та обезьяна из Малого Беддлингтона… – Но прежде, чем Профессор опять пустился рассказывать об этой обезьяне, Джонатан стрелой пронесся мимо него и выскочил из рубки. Каким-то образом плот вынесло течением к песчаной косе, на которой густо росли деревья. Он накренился и со скрипом сел на мель. Да, совершенно точно сел. Они застряли посередине реки, причем своей носовой частью плот заехал в песок чуть ли не на треть длины.
Они бились около часа, стараясь столкнуть плот в глубокую воду, которая мирно бежала вдоль самой косы. Но все напрасно, плот врезался в песок слишком глубоко, чтобы их усилия возымели какое-то действие. Длинный деревянный шест не находил на песчаном дне никакой твердой опоры, от которой можно было оттолкнуться, он лишь просто увязал в песке.
Наконец Профессор решил передохнуть и присел на пустой бочонок.
– Кажется, мне все ясно, Сыровар.
– А-а, – протянул Джонатан, не вполне понимая, о чем идет речь. – Что ты имеешь в виду?
– Да вот это. Мы не можем, и я думаю, ты согласишься, сдвинуть плот с этой косы. Ни ты, ни я.
– Согласен.
– И при этом мы не можем сидеть и ждать, когда в реке поднимется вода.
– Тоже верно. И потом, прежде чем подняться, вода может и опуститься. А подъем воды может означать бурю, и я думаю, нам совершенно ни к чему пережидать ее здесь, на мели, посередине реки.
– Совершенно верно, – сказал Профессор. – Именно так. Как я понимаю, мы – люди науки.
– Думаю, ты прав.
– А люди науки должны использовать свои головы, верно? Сейчас моя голова говорит мне, что сняться с мели можно тремя разными способами. Первый – с помощью мышечных усилий, но это, как мы видим, не имеет результата. Тогда у нас остается две возможности. Первая – поставить на бизань-мачте парус и, воспользовавшись встречным ветром, раскачать корму и вытолкнуть ее в воду. Затем с помощью течения, отталкиваясь шестами, мы могли бы освободить и носовую часть.
– Неплохая идея, Профессор, очень неплохая. Но мы уже потратили лучшую часть дня на то, чтобы решить эту задачу. И разве не добились лишь того, что развернули плот и посадили на мель весь левый борт?
– Даже если и так, разве это сильно ухудшило ситуацию?
– Нет, – сказал Джонатан. – Думаю, нет. Но ты упомянул о третьем способе. В чем он заключается?
– Можно было бы доплыть в лодке до дальнего берега. Затем, обвязав веревку вокруг какой-нибудь толстой ольхи и используя блок и снасти, мы могли бы стянуть плот с мели.
Джонатан на минутку задумался.
– Боюсь, что до берега слишком далеко. Мокрый канат тяжел, и одному человеку с ним не справиться. Потому что другому пришлось бы, конечно, остаться на плоту. А какое давление будет оказано на такую длинную веревку, как только плот понесет течением? Мы скорее всего в результате останемся без веревки, блока, снастей и вообще без всего.
– Как только плот сошел бы с мели, мы могли бы просто перерезать веревку. А тот, кто остался бы на плоту, мог затем развернуть его, чтобы подождать лодку. Если мы будем бояться, нам не удастся осуществить вообще никакой план.
Обмениваясь мнениями, путешественники сидели на плоту и попыхивали своими трубками, и вдруг оба подумали о том, что полтора часа назад они собирались пообедать, но так и не сделали этого.
– Ты голоден, Профессор? – спросил Джонатан.
– Невероятно.
– Может быть, нам стоит перекусить?
– Думаю, стоит.
Оба встали и направились к рубке, но тут же застыли на месте. Из рубки, теперь уже совершенно точно, доносилось приглушенное бормотание – как будто кто-то беседовал с кем-то бубнящим голосом. Джонатан осторожно прислонил ухо к двери и уловил странные обрывки фраз вроде “волосатая штука”, “гоблин” и “кадки мороженого”. Он не сомневался, что слышал именно это. Тогда он распахнул дверь, и друзья заглянули внутрь, не зная даже, чего им ждать. А увидели они Ахава, круглого, как бочка, склонившегося над наполовину пустым бочонком с солеными овощами – очевидно, вторая половина уже покоилась у Ахава в животе. Крышка на бочонке была приоткрыта. Тайна становилась все более загадочной.
