Феликс Крес - Страж неприступных гор
Она осушила весь кувшин. Последнюю порцию она задержала во рту, обвела взглядом восхищенно застывшие лица — и оплевала моряков вином. Вот это была роскошная шутка!
Хохоча, ревя и толкаясь, все начали наполнять кружки и оплевывать друг друга пивом или водкой. Используемая таким образом выпивка молниеносно закончилась; все помчались в задние комнаты и в подвалы за новыми бочками. Слетела с петель дверь и оторвался люк в полу; вылетели и ставни, так как вытолкнутый в окно пират судорожно держался за их створки, пока не сорвался. Рухнула пирамида бочонков, часть разбилась на полу. Кто-то ругался и сетовал по поводу подобного расточительства, но другой, прижатый к стене так, что у него начали трещать ребра, не на шутку разозлился, из последних сил вытащил нож и начал расчищать вокруг свободное место. Вскоре в подвале и всех помещениях таверны шел бой на кулаках, ножах, досках от разбитых бочек; люди грызли друг друга, душили, валили и топтали. Кто-то блевал в окно, получив кулаком в живот или перебрав лишнего; впрочем, это не имело значения, так как его толкнули и он тут же вывалился наружу. Опрокидывали столы, все топтали еду, перемешанную с выпивкой, а вскоре и с кровью, хлещущей из расквашенных носов, порезанных щек, разбитых голов и пронзенных животов. Не все принимали участие в драке; то тут, то там какие-то верзилы, выглядевшие покрепче своих товарищей, начали кричать: «Гарда! Гарда!», созывая личную гвардию капитанши, ту самую Гарду, свирепую корабельную стражу. Эти мясники имели право на большую часть добычи и наивысшие привилегии — но зато они не пили, когда пила остальная команда, и всегда, по крайней мере половина из них, должны были не спускать глаз с остальных. Тот, кто для этого не подходил, — вылетал. Но не из Гарды, а просто за борт. Окруженную кольцом здоровяков, развеселившуюся Тюлениху вывели на улицу; не обошлось без того, чтобы стукнуть по нескольким головам дубинкой, поскольку находящиеся снаружи пытались протиснуться внутрь, желая обязательно получить — и заодно дать — по морде.
— Оставь, — сказала она командиру гвардейцев, видя, что тот делает своим знак возвращаться. — Они пришли развлечься. Никто не нарушил никакого приказа, пусть немного выпустят пар. Лучше тут, чем на корабле.
— А когда нам будет пора войти?
— Не знаю. Когда увидишь, что есть трупы. Только больше их туда не впускай, не буду же я здесь одна торчать!
Гарда преградила доступ к дверям — в чем, собственно, не было нужды, ибо рвавшиеся в драку моряки сразу же повернули назад, увидев направлявшуюся к одному из столов капитаншу. Каждый знал, что рядом с ней забава будет куда лучше, чем с теми, кто сейчас разрушал таверну изнутри.
Кто-то весьма умный там как раз решил, что сможет переломить ход драки в свою пользу, если подожжет крышу. Пламя сразу же ударило ярко и высоко, видимо, оно собирало силы в укрытии и внезапно нашло достаточно пищи.
— А это еще что? Похоже, они перестарались, — сказала разозленная Риди Мевеву и снова посмотрела на огонь. — Чтоб их… Гарда!
Внезапно появилась городская стража — и не только стража, ибо за вооруженными подручными в глубине улицы замаячили синие мундиры солдат регулярной армии. Право использовать эти отряды имели несколько человек на острове. Когда-то их было четверо, теперь осталось только трое: главнокомандующий регулярными войсками Герен Ахагаден, который, однако, был обязан давать объяснения по поводу отданных приказов, а также княжна Ридарета и Раладан.
— Ваше высочество, — сказал изумленной княжне городской стражник в полном вооружении, оказавшийся комендантом ахелийской стражи собственной персоной, — у меня приказ немедленно прекратить… это пиршество. Вот письмо.
Пламя на крыше поднялось выше, и городской вояка сунул в руку княжны смятый документ, после чего бросился к своим, выкрикивая какие-то распоряжения, касавшиеся тушения пожара. За их спинами и вокруг уже полно было причитающих зевак. Толпа росла.
Онемевшая Риди развернула письмо. Перемешанное с водкой вино пыталось читать вместе с ней, и она крутила головой, пытаясь успокоить пляшущие буквы. Очень коротко, по-моряцки, там было сказано: «Отправь своих на корабль и немедленно возвращайся во дворец, а не то оторву твою пустую башку. Раладан».
Подпись была нацарапана едва разборчиво и с явным трудом; остальное писала чья-то другая рука. Читать князь Раладан еще как-то умел, но письмо ему никак не давалось.
— Но… из-за чего такой шум?.. — ошеломленно пробормотала она, водя взглядом по лицам своих ничего не понимающих офицеров. — Из-за одной дурацкой развалины? И откуда он вообще узнал?
Удивление ее было тем более неподдельным, что Раладан закрывал глаза и куда на более шумные забавы. Он никогда не замечал ничего, что творила его дочурка. Такое письмо могла… когда-то, еще недавно… прислать Алида. Но он?
Она уже не помнила, когда видела Раладана столь разгневанным, да и видела ли вообще. От страха Риди даже протрезвела — к сожалению, ненадолго. Увидев ее, названый отец знаком приказал невольнице, с которой разговаривал, чтобы та вышла, после чего направился к едва стоящей на ногах княжне, словно желая вытолкнуть ее из комнаты.
— Кто-то донес городским стражникам, стражники своему командиру, а ему хватило ума прибежать прямо ко мне, — сказал он, прежде чем она успела открыть рот. — И только попробуй ему отомстить… Ты отправила эту банду на корабль?
— Тех, кого могла, но… Остальных я позволила уско… успокоить и отвести, но я… но я не знаю, пошли ли они… Что случилось? Ммм… мне плохо.
Он с размаху врезал ей по пьяной дурной башке.
— Сегодня я похоронил жену, — сказал он столь же неразборчиво, как и она, хотя ничего не пил. — Весь город… оба острова, все Агары, слышишь? У нас тут нечто… нечто вроде траура. Я никому ничего не навязывал. Тупые рыбаки и жалкие обыватели — все подумали о том, чтобы как-то отдать ей почести. Княгине, госпоже, которая милостиво правила этими островами. Никто не развлекается, не поет… Только умная княжна Риди и ее головорезы. — Он толкнул ее так, что она едва устояла на ногах, чему помогла стена за спиной. — Я не мог поверить, когда услышал. У тебя никогда не было мозгов и не будет. Убирайся в свою нору и сиди там, пока не протрезвеешь; тогда я приду с тобой поговорить. Сегодня я все уже сказал, а теперь вон отсюда.
Не могло быть и речи о каких-либо «но».
Оторвавшись от стены, она шмыгнула носом, прикусила губу и вышла, с трудом попав в дверь. Невольницу, которая хотела ее проводить, она оттолкнула.
Ей удалось проблеваться только в собственной постели. Довольная, что все донесла, она сбросила на пол вонючую подушку и заснула.
