Александр Абердин - Исповедь охотника на вампиров
- Ты что, циркач?
Надев пиджак и пальто, я буркнул в ответ:
- Ну, что, поехали на хазу?
Николай хохотнул и воскликнул:
- Не, Циркач, сначала метнёмся на одну точку, я тебя приодену. Тебе же клифт нужен новый, прохаря, котлы и всё такое.
Глава третья.
Ограбление.
С ограблением квартиры ювелира Бирштейна вышла загвоздка. Этот пожилой еврей почему-то отложил свою поездку в Ленинград, намеченную на середину ноября, и нам пришлось ждать того дня, когда он уедет, до конца апреля, но оно и к лучшему. Ювелир жил на девятом, предпоследнем этаже дома на Кутузовском проспекте, а потому залезть в его квартиру с крыши зимой, на взгляд нормально человека, не представлялось возможным. За это время я малость освоился в Москве восемьдесят шестого года и даже сдружился с Николаем, показавшимся мне сначала обычным уголовником. Хотя этот тридцатишестилетний парень и отсидел пять лет в колонии, уже в первый день нашего знакомства выяснилось, что на самом деле он вовсе никакой не вор, а подпольный торговец антиквариатом и сидел за то, что продавал иконы иностранцам и попался на этом. На поверку Николай оказался неплохим художником, превосходным реставратором и большим знатоком древнерусского искусства, да, ещё и верующим человеком. В отличие от многих других торговцев иконами, он не обворовывал храмы и деревенских стариков, а покупал за вполне приличные деньги настолько "убитые" иконы, что на них, как ни вглядывайся, ничего не увидишь. Как это ни удивительно, но я со своим прошлым, которым, не скрою, гордился, даже в мыслях не стал его осуждать, хотя, как коммунист, вроде бы должен был, так сильно изменились мои взгляды.
Однако, он в своей домашней мастерской каким-то образом умудрялся смывать с икон всю копоть от лампад, въевшуюся в них за десятки и сотни лет, умело восстанавливал красочный слой, реставрировал и в конечном итоге они сверкали, словно новые. В отличие от других торговцев, он никогда не называл иконы досками и брал их в руки только перекрестив свой лоб, что для меня выглядело чем-то диким. Увы, но я родился в семье атеистов, воспитан атеистом и таковым являюсь по сию пору, особенно после того, как узнал, кто на самом деле написал все священные книги и зачем. Меня не раз подмывало рассказать об этом Николаю, которому воры дали кличку Богомаз, но я всё же сдержался. В конце концов всё то, во что верил я и за что сражался, вступив на фронте в партию, тоже придумали вампиры. Тем более, что он, по моей просьбе, наведался к моему соседу, проводившему мою жену, её сердце не выдержало, когда она узнала о моём бесследном исчезновении, с ней случился инфаркт и она умерла через полтора года, в последний путь, и выведал у него, что тот сохранил некоторые наши вещи. Вскоре уже я посетил его и забрал альбом с фотографиями, а также свои ордена и медали, внушив, что являюсь родственником жены.
Николай жил в пригороде Москвы, в Королёве, в довольно большом двухэтажном доме, причём один. Он тоже похоронил своих родителей. У него-то я и поселился. Николай в первый же день нашего знакомства помог мне приодеться, а потом, в ожидании того дня, когда ювелир уедет, мы стали вместе мотаться по Подмосковью и соседним областям. У моего нового приятеля действительно имелись хорошие связи с коллекционерами, готовыми платить большие деньги не только за старинные иконы, но и за прочий антиквариат, так что мы не бедствовали. В этих поездках я оказывал ему, как он сам мне говорил, неоценимую услугу, сидя за рулём его машины. Когда нас останавливали гаишники, я сразу же отбивал у них охоту интересоваться, кто мы и откуда едем. Со стариками на счёт продажи или обмена старых икон он договаривался сам, а иногда выменивал их на отреставрированные даже у священников, после чего обычно ворчал, говоря, что иконы нигде так сильно не портятся, как в церквях.
Как-то раз он рассказал, что в московской канализации можно найти чуть ли не тонны золота и меня это так увлекло, что в те дни, когда мы не отправлялись в очередную экспедицию, я брал его "Ниву", выпускалась когда-то в России, бывшей тогда ещё Советским Союзом, такая машина, небольшая, но обладавшая очень хорошей проходимостью, ехал под вечер в Москву и, переодевшись в костюм химзащиты, спускался в канализационные коллекторы в центре города, чтобы бродить по ним всю ночь. Мне, с моим зрением, обострёнными в десятки раз чувствами, а также редкостной способностью не обращать никакого внимания на вонь нечистот и грязь, и в самом деле удалось найти несколько десятков старинных, золотых и серебряных ювелирных украшений, хотя искал я там совсем другое. В то время мне почему-то казалось, что там, тёмных и мрачных, вонючих подземельях, я смогу найти хоть одного кровососа. Увы, но их мне следовало искать вовсе не там. В Москве кровососы вращались в куда более высоких кругах, куда я не имел доступа, а прорываться туда с боем даже мне оказалось бы весьма затруднительно.
Зато я смог и без ограбления хорошо поправить своё финансовое положение, так как во время одной такой ночной экспедиции нашел пусть и небольшой, но всё-таки ценный клад, состоящий из полусотни золотых царских червонцев и пригоршни ювелирных украшений с рубинами и изумрудами. Николай тут же их продал за довольно приличные деньги и я, на радостях, тоже купил себе "Ниву", только не вишнёвого, а синего цвета. Мы с ним совсем уже разуверились в том, что Бирштейн когда-нибудь уедет в Ленинград, как двадцать пятого апреля Николаю позвонила его пассия, третий член нашей воровской шайки, и сообщила, что ювелир, наконец-то уехал. Лариса, подруга Николая, жила в том же доме и из окон её квартиры была видна квартира ювелира, которого она люто ненавидела за то, что из-за него посадили её отца. Она-то и являлась инициатором ограбления и познакомилась с моим подельником, точнее напарником, только ради этого. Ну, меня это обстоятельство нисколько не расстроило, ведь её отца действительно посадили ни за что. Тот просто высказал как-то ювелиру претензию, что автомобиль нельзя ставить прямо посреди проезда и вскоре его обвинили в злостном хулиганстве.
Сидя по вечерам с биноклем у окна, Лариса часами вглядывалась в окна квартиры, находящейся наискосок от её комнаты, и сумела составить хорошее представление о том, какие ценности хранил у себя дома Наум Моисеевич Бирштейн. Этот худой, сутулый еврей с крючковатым носом, устроил на дому ювелирную мастерскую и чуть ли не ящиками каждый день отгружал продукцию курьерам, приходившим по вечерам. Девушка часто видела, как ювелир рассматривает и сортирует крупные бриллианты и золотые самородки. Бирштейн жил один в пятикомнатной квартире. Лариса специально побывала в точно такой же квартире двумя этажами ниже и составила точный план, но он мне мало что давал кроме того, что я узнал, где в ней находится вентиляционная шахта. Влететь в квартиру через форточку с вентилятором вместо стекла, я мог играючи и к тому же практически незаметно, а вот выбираться из квартиры с хабаром, увы, представлялось делом очень сложным. Проще проломить стенку вентиляционной шахты и выбраться через неё на крышу, пусть потом муровцы гадают, как вор-форточник сумел это сделать.
