Татьяна Талова - Сказка о волке
— Так ты все-таки решила, что я убил его? — упавшим голосом спросил Данован.
— Нет!
— Тогда что же? — голос у него был тихий-тихий.
— Можно мне спросить?
— Конечно.
— Когда ты… Когда ты превращаешься — это… Каково это?
— Как будто ты выворачиваешься наизнанку, — пожал плечами Данован. — Все меняется. Тело, кости… Зрение, нюх, слух… все.
— Он… он видел твое превращение, — прошептала Бриана, подавшись вперед. — Лесничий. Верно?
Ответ был короткий и вполне ожидаемый.
— Да.
— Покажи мне.
Данован резко поднял голову. Сверкнули глаза.
— Не отказывай мне! — быстро проговорила Бриана. — Просто… я должна это увидеть. Обещаю, я не убегу и не закричу!
— Я знаю, — Данован слабо улыбнулся. — Но все-таки… зачем?
Пожалуй, он знал ответ. Знал — но хотел услышать.
— Я должна быть уверена, — твердо сказала Бриана.
— В чем?
— В том, что смогу всегда быть с тобой.
Лягушки иногда превращаются в принцев, королевны погружаются в волшебный сон, ведьмы лопаются от злости, а нищие поднимаются до правителей.
С чудища спадает заклятье, и он становится прекрасным рыцарем, если его полюбит девушка. Спасенья лишены те, кто принимает звериный облик по своему желанию. Лишены ли они любви? До последних дней Данован думал, что да.
— Хорошо…
Бриана едва вытерпела его настороженный взгляд.
— Знаешь, Бриана, сначала меняются ощущения. Начинаешь острее чувствовать запах, лучше слышать… Ты пахнешь сосной, сухой сиренью и совсем чуть-чуть — можжевельником, а твое сердце стучит все быстрее и быстрее. Я прав?
Куст можжевельника у замка, стойко переносивший холодные зимы, был посажен три года назад, и в прошлую зиму на нем созрели ароматные шишки. Крейдне делала из них масло, заживляющее раны. Сегодня Бриана неловко задела флакон, разбила — на руки попало несколько капель. Сосновые дрова горели в камине почти всегда. Засушенная с лета сирень, зашитая в мешочек, лежала в ящиках с бельем.
Бриана нервно сглотнула.
— Дым в твоих волосах. Дым от сосновых дров. Запах старее, не тот, который сейчас наполняет комнату. Должно быть, дымоход у вас не очень-то чистый, раз часть дыма пропитала твои волосы и платье насквозь, и ее не смог прогнать ни ветер, ни снег.
Бриана молчала. Данован склонил голову, ногтями впился в столешницу. Остались маленькие следы — словно кто-то ножом несколько раз ковырнул древесину. Бриана смотрела на эти следы, а Данован стянул рубашку — сначала верхнюю шерстяную, потом льняную. Бриана перевела взгляд. Под кожей что-то перекатывалось, двигалось, словно кто-то другой пытался прорваться наружу из человеческого тела.
Говорят, что оборотень — это волк шерстью внутрь. Говорят, что днем он выглядит как человек, но нрав у него все равно звериный.
Не отдавая себе отчета, Бриана вскочила на ноги, перевернув лавку, едва не упала сама, перешагивая через нее — пятясь, не отрывая взгляда от меняющегося человека. По стенке отступила в дальний угол и замерла там — стоя, хотя ноги едва держали.
Существо ничем не напоминало человека. Позже Бриана вспоминала, что все произошло очень быстро, но тогда взгляд невольно отмечал любую мелочь.
Одежда валялась в углу. Бриана смотрела на руку: кожа лопалась, обнажала мясо, потом срасталась — уже на лапах, более сильных, крепких и крупных, чем у любого волка. И тут же появлялась шерсть — темно-серая, почти черная.
Бриана посмотрела на лицо… морду? Она обещала не кричать — и не кричала, зажав рот двумя руками.
Глаза… Глаза должны остаться человеческими…
Девушка вздохнула и опустила руки — глаза на чудовищной маске были знакомыми, зелеными и тоскливыми. В них она и смотрела… Зверь, казалось, заполнял собой всю маленькую комнату — крупный, лохматый. Задние ноги сгибались, как человеческие — вперед… Ирвин был прав… Ирвин предостерегал Бриану, а старый Лесничий, чьего имени никто не знал, умер, едва взглянув на жуткое превращение. Есть что-то запретное, что нельзя знать и видеть…
— Все? — выдавила Бриана.
— Все…
Его голоса, искаженного, но вполне ясного, исходящего из волчьей пасти, Бриана не вынесла. На какой-то миг она увидела потолок, потом накатила темнота — за мгновение до того, как стукнуться головой об пол и успеть понять, что этот глухой звук — звук падающего тела.
…Она лежала под одеялом. Стеганым, теплым, тяжелым. Грязновато-серого цвета.
— Первый обморок в моей жизни, — пробормотала Бриана. — Долго я так?
— Совсем нет, — голос был сухой, бесцветный, тихий.
Бриана повернула голову. Данован сидел рядом, на большой чурке, заменявшей стул, сгорбленный и как будто усталый.
— Это не страшно, — соврала Бриана.
— Нет? — а Данован и не думал верить.
— Нет, — упрямо продолжила Бриана. — Я же тебя знаю. Ты никого не убил, А Лесничий ничего о тебе не знал.
Бриана поднялась, рассеянно пригладила волосы и посмотрела в окно.
— Скоро утро, — пробормотал Данован. — Тебе пора домой.
Уходить не хотелось, но Данован… усталый, мрачный, бледный…
— Тебе необходимо домой…
— Ты обиделся на меня? — прямо спросила Бриана. — За этот дурацкий обморок?
Девушка забавно смощила нос. Данован усмехнулся. Бриана встряхнула волосами и почесала лоб.
— Ну что поделать, если в моей семье все женщины быль сплошь аристократки, — вздохнула она. — Причем самые настоящие…
— Самые-самые настоящие? — поразился Данован.
— Самые-самые, — подтвердила Бриана. — Такие, что падали в обморок даже от слишком громкого оклика или внезапного чиха. Моя бабка, например, упала в обморок во время собственной свадьбы, как раз тогда, когда нужно было лишь сказать «да». От радости, представляешь?
Данован неопределенно пожал плечами. Он опять улыбался.
— А еще… еще все Траубе как один были однолюбами. Ужасно глупо, верно?
— Глупее не бывает, — вздохнул оборотень.
— Да… Мы здесь — связаны. Остатки знати, затерявшейся в глуши и зиме. И все равно мы должны сохранять свою редкую, аристократическую кровь… Кто-то, любя одну женщину, женился на другой. Находил причины, оправдания… И делал несчастным и себя и ее. Моему отцу повезло — он влюбился с первого взгляда и влюбился в свою будущую невесту.
