Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья
КАНЦОНА ШЕСТАЯ
Дом, где все кувырком
Должно быть, привратник у входа в посольство пережил несколько мгновений изрядного ужаса, когда напротив него остановилась черная карета в сопровождении верховых, и тип, говоривший с изрядным германским акцентом, сообщил, что «его высокопреподобие Густав Мюллер, легат и нунций Апостольского престола, желает видеть венецианского посла». Захлопали двери, забегали слуги, напоминая разворошенный муравейник, я немедленно подобрал валявшуюся на столе серебряную маску, изображавшую то ли плачущее, то ли смеющееся лицо, с намеком продемонстрировав ее сначала понимающе кивнувшему Мак-Даффу, а затем презрительно скривившемуся отцу Мюллеру, не признававшему радости светских развлечений и считавшему, что я переигрываю в изображении легкомыслия. Маску у меня отобрал вечно хладнокровный Лабрайд, молча вернув ее на место.
Господин посол изволил задерживаться. Святые отцы обсуждали недопустимое попустительство императора, почти уравнявшего в правах католиков и протестантов, причем с каждым новым аргументом герр Мюллер становился все раздраженнее. Я от нечего делать прогуливался по зале, краем уха ловя — не донесется ли чего любопытного из-за запертых дверей?
Предчувствия, как говорится, меня не обманули. Откуда-то из глубин дома прозвучал визг, или, скорее короткий отчаянный вскрик, сменившийся топотом быстро бегущих ног. Топот стремительно приближался, наше благочестивое общество недоуменно переглянулось, я вовремя отступил от дверей, потому что с другой стороны в них врезалось некое быстро летящее тело, ворвалось внутрь, захлопнуло створки, помчалось дальше, но запнулось о край ковра, шлепнулось на пол и оказалось точно у ног сурово нахмурившегося отца Мюллера.
— Спасите... — всхлипнуло тело. — Он хочет меня убить!
В коридоре загромыхали шаги преследователя, во всеуслышанье обещавшего «прикончить этого негодяя». Беглец сделал неудачную попытку забраться под кресло, укрывшись складками белоснежной сутаны и черного плаща преподобного Мюллера, а двери распахнулись во второй раз, впустив новое лицо неведомой нам драмы.
Упомянутое лицо имело самое непосредственное отношение к Матери нашей Римской Церкви, ибо носило ярко-красное облачение кардинала и лихо съехавшую набок бархатную шапочку (и что кардинал делает в чужеземном посольстве? Странно...). Лет ему было около тридцати, и никто бы не усомнился, что длинная череда предков незнакомца происходила из благословенной Италии. Увидев нас, он в некоторой растерянности остановился, быстро убрав правую руку за спину, однако я успел заметить, что в ней зажат короткий хлест, коим погоняют верховых лошадей. Весело у них тут...
— Соблагоизвольте объяснить, что происходит! — на редкость вовремя вострубил отец Лабрайд, разрушив немую сцену и заставив все придти в движение. Незнакомец в кардинальском одеянии, сообразив, что к чему и кто наведался в посольство, грохнулся на колени. Преследуемый им молодой человек весьма резво пополз на четвереньках к ближайшей двери, намереваясь тихонько исчезнуть, но был уловлен за шкирку Мак-Даффом и ввергнут в прямостоячее положение, в коем и остался пребывать, поглядывая на нас из-под рыжей челки взглядом опасливым и лукавым. Почему-то я проникся к нему симпатией — в юнце чувствовалось причудливое смешение порочного и незамутненного, эдакое веселое нахальство и самоуверенная убежденность в том, что ему все сойдет с рук.
— Он хочет меня убить, — повторил молодой человек, тщетно стараясь привести в порядок порванные кружева на рубашке и расшитом золотом, вызывающе ярком камзоле. — Он сумасшедший, святые отцы, честное слово, сумасшедший! Его недавно выпустили из приюта скорбящих на голову, а зря — там ему самое место!
— Заткнись, кобелиное отродье — рыкнул итальянец, но мигом прикусил язык и уже почти спокойно представился: — Луиджи Маласпина, кардинал этого многострадального города, к вашим услугам. Покорнейшее прошу вашего прощения, святые отцы, за то, что вам невольно пришлось стать свидетелями столь безобразной сцены, но кое-кто здесь иногда нуждается в хорошей трепке!
— А вы кто? — рявкнул громоносный отец Мюллер и повернулся к переминавшему с ноги на ногу молодому человеку.
— Станислав фон Штекельберг, секретарь при его светлости имперском наместнике Мартинице, — назвался тот, и я подумал, что от судьбы не уйдешь: вот перед нами человек, которого так рьяно обвинял во всех грехах злополучный Краузер. Однако мне по-прежнему казалось, что самые страшные преступления этого потрепанного красавчика — участие в пьяных дебошах и наставление рогов неосторожным мужьям. — И если вам угодно видеть господина посла делла Мирандолу, святые отцы, то его здесь нет. Его вообще нету в Праге, он вернется завтра или дня через три. Все городские головы сейчас в совете, кроме этого, — он выразительно ткнул пальцем в кардинала. — Его туда не пускают, вдруг еще блеять начнет, опозорит высокое собрание... Ай! Спасите!
Давненько же я не принимал участия в растаскивании драк. Нам с отцом Фернандо выпало держать Штекельберга, вопившего, что его убили и незаслуженная гибель во цвете лет требует отмщения, а здоровенному Лабрайду и престарелому Мак-Даффу — Маласпину, размахивавшего хлыстом и громогласно требовавшего, чтобы ему дали спустить шкуру с «этого мерзавца». Страсти кипели, пока не были заглушены поистине тевтонским ревом отца Мюллера, больше подходившим для какой-нибудь битвы при Грюнвальде :
— Шайсен Готт! Пре-кра-тить!! Немедля! Ваше преосвященство, стыдитесь! Фон Штукельберг или как вас там, придержите язык! Shtill bleiben!
— В самом деле, почему бы вам для разнообразия не помолчать? — мой совет предназначался только для одного человека, но, как водится, пропал втуне. Обвинения сыпались, как горошины из дырявого мешка, нам оставалось только внимать:
— Святой отец, все имеет свои пределы, и мое терпение в том числе! Неужели для вас не имеет значения, что забота о душах пражан угодила в руки самозванцу, да еще и еретику! Он таскается в Нижний горд, якшается с фон Турном и его протестантами, я сам видел!
— Лучше якшаться с протестантами, нежели с сатанистами, подобно вам!..
— Кто сатанист? Я сатанист?! Нет, вы послушайте этот лепет! Маласпина, вам лавры Торквемады не дают спать спокойно? Да вы Pater Noster не способны прочитать без запинок! Сидели бы в своем захолустье и не лезли, куда не просят!
— Штекельберг, вам не приходило в голову, что покровительство — вещь не слишком надежная? — в голосе кардинала просто заструился отравленный поток. — Вдруг во время ночных прогулок Мартиницу попадется на глаза кто-то более привлекательный? Что вы тогда будете делать, выскочка несчастный?
