Далия Трускиновская - Молчок
Опомнился он даже не на дворе, а на дороге, совершенно не понимая, как удалось проскочить сквозь забор. Вслед лаял дворовый пес.
Тришка ударился бежать…
За поворотом шоссейки он перешел на шаг. Даже если домовихи и погнались за ним, то наверняка безнадежно отстали – куда старым дурам гоняться за молодым! Обозвав их совершенно незаслуженно старыми дурами, Тришка сел и поставил промеж колен железный патрончик.
Он знал, что Молчка следует выпускать в нужное время и с определенным наговором. Но стало страшно любопытно – каков этот, сторублевый? Тришка чуть отвернул крышечку, понюхал – тоненько пахло лекарством и ничем более. Он потряс патрончик – никакого шума. Тогда он отвернул крышку до конца, так что образовалась щель, и подул туда. Молчок должен был хоть как-то обнаружить свое присутствие, но не обнаружил. С нехорошим предчувствием Тришка перевернул патрончик вверх дном. Ничего не вывалилось, ни телесное, ни эфемерное.
Патрончик был совершенно пуст.
Тришка в ужасе еще постучал по металлическим бокам – и звонкий стук стал единственной его добычей.
Мир был исполнен вранья, наглого вранья, бесстыжего вранья!
Сидя в пожухлой траве, на обочине ночной неведомой дороги, Тришка ревел в три ручья, как маленький, хуже маленького, как девка-домовиха, которую свахи обходят, и вот она жалуется на горькую свою долю, забравшись в печную трубу и отказываясь вылезать ныне, и присно, и во веки веков. И от ее тихих тоскливых стонов и причитаний люди крестятся, всуе поминая нечистую силу.
Отстрадав и отжаловавшись незримой во мраке ночной живности, Тришка встал и утер сопли.
Да, мир за пределами квартиры оказался гнусен и скверен, мерзок и гадок. Но иного мира у Тришки попросту не было.
Следовало как-то устраиваться в этом…
* * *Нюх у домовых не такой острый, как у собак, но все же внушает уважение. Тришка несколько попортил свой книжной пылью, однако вернуться назад по собственному следу вполне мог – что он и сделал.
Он даже до такой степени успокоился, что не зашвырнул со зла железный патрончик в канаву, а по-хозяйски прихватил с собой.
Шел Тришка долго, хотя и быстрее, чем с упитанной Анисьей Гордеевной. А по дороге думал, вспоминал, сопоставлял и увязывал новые сведения об английских брауни с теми, которые уже имелись в голове.
Все-таки кое-что любопытное он в том журнале вычитал…
Добравшись до сарая с сельскохозяйственной техникой, Тришка спокойно туда вошел, отыскал желтую иномарку и треснул кулаком в порожек.
– Хай! – приветствовал он незримого обитателя. – Кам аут, сэр гремлин!
Олд Расти ни черта не ответил. Слышал зов – но затаился.
Это Тришку не смутило. Теперь он знал, почему Олд Расти оказался на чужбине, и знал также, какую пользу из него извлечь.
Английские брауни, эмигрировав в Америку, сохранили прежние привычки. Поскольку принадлежали они к той же расе, что и наши домовые, то и за океаном пристроились в хозяйства к фермерам и стали следить за порядком, такое у них в жизни было назначение.
Но там, где сто брауни что-то создают, непременно найдется один, который вздумает все разрушить.
У домовых наметилось было появление таких уродов, но земля, где они жили, стала терпеть одно бедствие за другим, то войну, то голод, а то опять войну. Это не позволило заразе распространиться вширь, и она заглохла. Ведь и человек, и домовой дурью начинают маяться, когда чересчур хорошо жтвется, а коли не до жиру – быть бы живу, то и всякие умствования сами собой отпадают.
Английским и американским брауни, видать, очень уж хорошо у фермеров жилось (Тришка даже позавидовал, читая статью, что им каждый вечер ставили блюдце сливок), и очень много лет назад объявились первые разрушители. Сперва их действия подпадали под обычное баловство – брауни любят почудить. Потом старики забеспокоились, и уродов отовсюду погнали прочь.
Само собой получилось, что повышение благосостояния людей, породившее в итоге такое извращение среди брауни, объяснялось еще и техническим прогрессом. Пароходы были уже давно, а потом появились велосипеды, автобобили и разнообразные летательные аппараты. Вот их-то и оккупировали изгнанники.
Они уже из принципа не желали ничего делать, а только портить и коверкать. Летчики, столкнувшись с этой бедой, сообразили, что проще откупиться, и стали их подкармливать, только бы не безобразничали. Бывшие брауни, которых кто-то додумался звать гремлинами, плодились и размножались на аэродромах, думали, что так будет всегда, но нашлась и на них управа.
После нескольких крупных аварий, когда вместе с самолетами кануло на дно морское немало гремлинов, кто-то умный сообразил обратиться за помощью к магам. Эпоха материализма была на излете, возвращалось время суеверий – вот и нашелся мастер, в одночасье изгнавший с аэродрома гремлинов, как тараканов.
Дальняя родня отказалась помогать потомственным бездельникам, они кинулись осваивать иную технику, кто-то нашел себе уютное местечко, а кто-то оказался безместным. Хуже того – гремлины не сообразили, что летчик будет всеми силами спасать свой самолет, а хозяин автомашины, в которой поселился вредитель, не станет ставить в углу гаража выпивку с закуской, а просто машину продаст и купит новую.
Настали тяжкие времена.
Дармоеды пытались выжить как только могли, и многие эмигрировали обратно в Европу. Но там их с распростертыми объятиями не ждали.
Просочились слухи, что есть-де на востоке земли, где живет простой народ, не шибко ученый, готовый оказать приют и покровительство всякому жулику, объявившему, что у него-де бизнес. Запахло удачей!
Домовые еще не сообразили, какой десант приземлился, но нашлись умные люди и принялись писать об этом статьи в гапзетах и журналах. Таких ненормальных любителей букв, да еще изучающих английский язык, как Тришка, среди городских домовых, пожалуй, больше и не нашлось бы, вот они и блаженствовали в неведении.
Тришка же, сложив два и два, наконец догадался в чем суть, кто такой Олд Расти и почему он оказался в желтой иномарке. Иномарку эту ему стоило бы хоть чуточку поберечь – пока хозяин не сообразит, что к чему, и не начнет откупаться сливками. Но гремлин на радостях испортил все, что подвернулось под шаловливую лапу, и иномарка стала на вечный прикол у хозяйского родственника в деревенском сарае. До лучших времен, понятно, пока найдется олух, согласный взять ее хоть на детали.
Надо сказать, что, пролив слезы на обочине и нажалев себя на сорок лет вперед, Тришка решил действовать сурово. Он уже и тепличному явил всю строгость официального лица – но это случилось скорее с перепугу. Теперь же он был готов двигаться напролом – и даже не верить встречнему-поперечнему, развесив уши, тоже был готов. А это для любителя букв очень трудная обязанность.
