Айя Субботина - Время зимы
— Позволь обуть тебя, госпожа, — перед нею появился невысокий парень, лет восемнадцати.
Его лицо, простое, серое, лишенное румянца, покрывала россыпь мелких веснушек, каштановые волосы топорщились в стороны, кончик носа постоянно подрагивал, будто у маленького зверька.
Женщина опустилась в кресло перед камином, жестом прогнала рабынь. Парень присел рядом, скрестив ноги, и взял разогретую туфлю.
— Госпожа моя чем-то взволнованна, — произнес он голосом юным, но совершенно бесцветным.
— У человека умного всегда есть повод для тревог, Многоликий. Лишь глупец никогда не оглядывается по сторонам.
— Справедливо, госпожа. — Он надел туфлю и потянулся за второй. — Могу я развеять твою печаль?
Катарина улыбнулась. Пальцы сами потянулись потрепать мальчишку по волосам. Он сидел, будто каменное изваяние, тени от пламени плясали на серой коже, скалились. На короткое время леди Ластирик показалось, что то не тени, а мальчишка ухмыляется, что то его рот полон острых клыков, и она одернула руку.
— Все еще боишься меня, госпожа моя?
— Кто бы не боялся, Многоликий? — вопросом на вопрос ответила она.
— Лишь глупец, — повторил он ее слова. Глава третья
Мудрая сидела у очага. Ее глаза были закрыты, тело неподвижно. Хани могла решить, что старая женщина уснула, если бы та время от времени не начинала нараспев мычать странные мотивы, делая это не разжимая губ.
В доме Мудрой пахло травами. Девушка любила этот запах, знакомый с детства. Несколько лет она провела под присмотром Мудрой в родном поселке. Вместе с другими отмеченными, смотрела, как старая женщина собирает в пучки душистые травы и коренья, подвешивавшая их над очагом, училась глядеть в воду, заговаривать талисманы и обереги, лечить коз, у которых синело молоко. Постигала мудрости предков.
Обычно Мудрые жили особняком, на окраине поселений, где никто не нарушал их покой. Они могли надолго уходить в мир грез, чтобы зачерпнуть из белого источника Виры, и горе тому, что потревожит тело Мудрой, пока ее дух странствует.
Мудрая говорила Хани, что когда-то она сама станет на ее место. Готовила сироту заменой себе, рассказывала и показывала больше, чем остальным детям. Даже после того, как открылась истина — темная богиня тоже коснулась девочки своей магией. Мудрая не открыла правды остальным в поселке, и Хани до сих пор не понимала почему.
Почти год прошел с тор, как они с Роком выехали из родного поселка, искать благословения Скальда. Старый обычай, почитаемый в Северных землях: прежде чем возмужать, все юноши и девушки, достигшие пятнадцати зим, должны отправляться в странствия по заснеженным просторам Артума и искать благословения. Оно могло быть в чем угодно: убитый в одиночку зверь, магическая вещица, защита других северян от невзгод. Хани много чего успела повидать, путешествуя до самой границы Артума и обратно. Они с Роком однажды даже отважились подъехать к Пепельным пустошам.
Хани все-таки попала в Сьёг и, правдами и неправдами, добилась разрешения фергайр посетить их в башне Белый шпиль. Несколько месяцев провела она в высоком шпиле на утесе. Изучала старинные книги, разглядывала гравюры в запретных книгах и слушала разговоры в Янтарном зале. Когда пришла пора испытания, она испугалась. Фергайра Хота качала головой и приговаривала, мол, рано девочке учиться. Фергайра Дрия сказала: ты файари, нельзя отрицать свое естество. А после, ее просто выставили вон, ничего не объясняя отправили искать свою судьбу и благословения Скальда.
Вспоминая те дни, Хани улыбалась и печалилась одновременно. Рок убил тролля, пусть детеныша, но даже это считалось достаточным свидетельством — Скальд послал своему чаду благословение, а не схоронил в суровых снегах. Хани же просто следовала за молодым воином, будто бледная тень. Смотрела и ждала, искала знак. Повелитель зимы молчал. Молчали духи предков.
Пришла пора возвращаться, но девушка с грустью думала о будущем. Что ждет ее дома? Мудрая не станет больше скрывать причины, почему предки сами хотят говорить с Хани. И если эрл не стал перечить Мудрой, когда та не дала выгнать из селения странного ребенка, то узнав про отметины Шараяны, никто не удержит народ от расправы. Хани поежилась, гоня прочь смутные мысли.
Мудрая деревеньки Яркия, открыла глаза. Сперва ее взор был затуманен, но с каждым мгновением прояснялся. Она поднялась, опираясь на кое-как обтесанную палку, зыркнула на Хани отчего-то недобрым взглядом.
— Недобрую весть ты принесла в наши края. — Голос старой женщины неприятно скрипел. Она ненадолго скрылась в задней комнате и вернулась с котелком в руках. Повесила его над очагом, положив в каменный круг несколько поленьев и пучок сухой травы. В доме почти сразу запахло пряной горечью.
— Шараши никогда не подходили так близко, Мудрая, — Хани почтительно склонила голову. — Их ловушки стали сильнее, и теперь их не так просто отыскать, как прежде. Яркия может быть в опасности.
— Знаю, — коротко ответила старая женщина.
Она не торопилась. Приказала Хани налить в котел воды. Сама же тем временем сняла с одной из полок ступу и снова ушла к себе в кладовую. На этот раз она задержалась дольше. Хани слышала шорохи и кряхтение, звуки открывающихся пробок и негромкий треск. Когда Мудрая вернулась, в ступке лежали травы, коренья, половинки грибных шляпок. Старуха уселась на прежнее место и принялась толочь. Сухие морщинистые руки, еще хранили силу и вскоре все компоненты превратились в однородную сыпучую массу. Мудрая дождалась пока вода в котле пойдет пузырями и потихоньку высыпала содержимое ступки, тщательно помешивая большой деревянной лопаткой.
Хани не смела говорить первой, покорно дожидаясь, когда Мудрая закончит свои приготовления. Девушка чувствовала усталость. Приехав в Яркию она почти сразу пошла к Мудрой, спешила предупредить. После ритуала успокоения, силы были на исходе. Нескольких часов сна хватило только на то, чтобы немного прийти в себя, но сейчас телом начинала овладевать боль. Она шевелилась и будто жила под кожей собственной жизнью. Хани отчаянно хотела спать, но Мудрая не торопилась и надежда на скорый отдых едва теплилась.
— Не клюй носом.
Хани почувствовала, как Мудрая потрясла ее за плечо. Вскинула голову, поздно понимая, что задремала, и залилась красным. Она протерла глаза, прогоняя туманную пелену дремоты.
— Я сварила зелье, пей, — Мудрая протянула ей тяжелую кружку, из которой разило не лучше, чем из выгребной ямы. Видя, как девушка морщится, настойчиво повторила: — Пей.
Хани поднесла кружку, и, в несколько глотков, осушила ее. Она старалась не дышать, даже зажмурилась. А когда открыла глаза, предметы вокруг пустились в пляс. Мир завертелся колесом, переворачиваясь с ног на голову. К горлу подступила тошнота. Хани попробовала встать, но не смогла: что-то, лучше цепей, не давало ей пошевелиться.
